содержание классических произведений, видимо, перед зачетом, долго вспоминал, чем же закончились «Мертвые души», потом сказал: «Я считаю, его кто-то заложил, стукнули, короче, на него, и он свалил и все такое, типа птица-тройка куда-то там мчится по полям…» Содержание «Евгения Онегина» было передано примерно так: «Короче, один чувак из Питера поехал отдыхать в деревню, там со скуки начал клеиться к одной из двух сестер, в которую был влюблен местный поэт Ленский. Короче, он на дуэли этого Ленского и прибил. А сам он нравился второй сестре Татьяне, но как бы ее отверг, а потом они встретились в Питере, когда Татьяна была уже замужем за генералом. Он тут же в нее и влюбился, но Татьяна послала его на хрен, типа „я другому отдана и буду век ему верна“. Содержание „Героя нашего времени“ в изложении этого парнишки лучше было и не передавать. Например, „Тамань“ была пересказана буквально одним предложением: „короче, этот парень Печорин по дороге на Кавказ заехал в Тамань, там наткнулся на банду контрабандистов и ее разогнал, хотя сам чуть не утонул“. Григорьев подумал тогда еще о том, что во все времена писали, по сути, об одном и том же, просто разными словами и разного качества текстами, а суть всегда была одна: сексуальные переживания, что кто-то кого-то не любит и или, наоборот, любит. Кстати, Печорину было, кажется, двадцать три года, да и сам Лермонтов, когда писал, был по нынешним меркам очень молодой. Наполеон получил звание генерала в двадцать пять лет и императором в тридцать четыре. Матери шекспировской Джульетты было, судя по тексту пьесы, не более двадцати восьми лет. Тогда было другое течение и другое восприятие времени.
В том же вагоне ехал домой и дембель совершенно дикого вида: и погоны и карманы и вообще все швы камуфляжа были у него прошиты декоративным белым шнуром. Это дембель был глубоко убежден, что дедовщина в армии не только неизбежна, но и просто необходима. Как вообще тогда управлять солдатами? Когда удивленный Григорьев спросил его, били ли его самого, тот ответил, что нет, потому что он сам украинец, и там еще был украинец и один из „дедов“ был украинец, поэтому его и не били. Кавказцев тоже не били. У них там была своя национальная диаспора, поддерживающая земляков. Били почему-то только русских, и никто за них не заступался. Он уверял, что дедовщина была всегда, и, без сомнения, существовала еще и в древней Спарте, а наверняка еще и в более доисторических племенах, причем, самая что ни на есть жесткая. В Инженерном училище, где учился великий Достоевский, тоже была дедовщина и, судя по воспоминаниям современников, довольно жестокая. Целью такого воспитания якобы является тренировка характера, способности держать удар и выносить невзгоды службы. Дедовщина процветает в школах, лагерях отдыха и даже в детских садах. Она возникает автоматически: старшие угнетают младших, но и в то же время эти же старшие защищают своих подопечных от чужих старших. Незыблемые законы человеческого стада. Непременное деление на „своих“ и „чужих“. Помнится, у Машки в детсадовской группе был такой мальчик по имени Аслан, который бил вообще всех детей, кто только под руку попадется.
Этот безумный дембель внешне был чем-то похож на Фила — одноклассника Григорьева. Фил после школы пошел в военное училище и до сих пор все еще служил, периодически попадая на Кавказ, и однажды как-то даже позвонил оттуда Григорьеву то ли с дежурства, то ли из какого-то города (Григорьев так точно и не понял), рассказал, что живет в палатке, что на улице уже который день тридцать градусов мороза, и что он даже спит в каске, и в ней же варит кашу. Григорьев в этот самый момент ел котлеты и смотрел по телевизору футбол.
На войну Фил попал уже сложившимся человеком, психически был очень устойчив и никаких послевоенных синдромов не испытывал, а воспринимал боевые действия как тяжелую, грязную, но необходимую и высокооплачиваемую работу. Он считал, что все эти боевые стрессы действует только на молодых пацанов, смеялся:
— После всего этого я разве что стал по-другому воспринимать лес. Сейчас, даже идя за грибами, подсознательно смотрю под ноги: нет ли где растяжки, и отмечаю подходящие места для засад, и не могу ничего с этим поделать.
Из григорьевского класса реально воевали трое: Фил, Соболь и Леня Катышев. Соболь — тот попал в Афган. Об армии советского времени остался крайне плохого мнения. Там у них в части была дикая заболеваемость дизентерией и прочей кишечной заразой. Несколько ребят, которых он знал лично, умерли от дизентерии, один — прямо в сортире, откуда до этого не выходил три дня. У него самого с той поры осталась повышенная чувствительность к пище, иногда даже сыпь на теле появлялась, если съел что-то не очень свежее. После дембеля их еще и попытались грабануть в Ташкенте. Заманили в какой-то шалман, будто бы познакомить с девчонками и все такое, напоили, дали покурить что-то типа анаши. Насилу тогда отбились. Тут и пригодился боевой опыт. Кстати, в Афгане им одно время выдавали в пайке сухари из запасов 1923-го года закладки, по крайней мере, так было обозначено на этикетке. Получается, что засушили еще при Ленине, поэтому сухари так и прозвали: „ленинские“.
Леня Катышев, окончивший военное училище, тоже воевал, но уже в Чечне. Однажды ему здорово не повезло. По какой-то надобности он поехал в соседнее селение, чуть ли не за бутылкой, и по дороге попал под взрыв фугаса. Ранение оказалось тяжелейшим: пострадали кости таза, позвоночник, внутренние органы и мозг. Неделю он находился в глубокой коме, потом месяц просто лежал в реанимации, поскольку не мог дышат самостоятельно. Вышел из госпиталя глубоким инвалидом: ходил еле-еле — одна рука вообще не работала — торчала в сторону, слышал плохо, речь понимал с трудом, при разговоре всегда смотрел говорящему в лицо, будто читал по губам, медленно соображал. Однажды снова попал в больницу, где его и навестил Григорьев. Печальное было это зрелище, хотя условия, вроде, в больнице были неплохие (воняло, конечно). Оказалось, что жена к Катышеву вообще не приходила, даже и по телефону на его звонки не отвечала. Наверное, он ей просто надоел, и она решила от него хоть какое-то время отдохнуть. И ее тоже можно было понять.
Впрочем еще был один парень в классе по фамилии Гойко Иван, который вроде, как и не воевал, но натерпелся всяких ужасов во время службы на объекте в Нуреке, или, как правильно говорят теперь по- таджикски, Нораке. Окрестности объекта буквально кишели местными бандами. Бандиты, вооруженные автоматами (а там люди иногда и в кафе кушали с автоматом на коленях), однажды просто въехали на территорию объекта и грабанули кассу, и никто не оказал им никакого сопротивления, никуда не заявлял и грабителей не искал. Все хотели просто отслужить свой срок и уехать живыми. Месяц тогда жили вообще без денег. Еще помнится, военные как-то пожалели одного старика, подобрали в машину на дороге, чтобы подвезти. Не говоря ни слова, старик внезапно распахнул халат, включил взрывное устройство и взорвал всех. Погибнуть так ни за что от руки фанатика было бы просто обидно. Все вокруг казались злобными, с одинаковыми лицами, со своей непонятной жизнью, случайно из ярости, ненависти могли и пристрелить, с ними даже воевать не хотелось, да и смысла никакого не было.
И еще там, у местных бандитов, было такое оригинальное развлечение: ловят прохожего и потом играют с ним: роют или находят две неглубокие траншеи, обоим дают автоматы (прохожему и бандиту) и они перестреливаются и или доходят до конца, или, что чаще, кого-то из них убивают (обычно, конечно, прохожего, у которого нет опыта).
Да и в мирной жизни всякое случалось. Другой одноклассник Мишка Звездочкин, закадычный друг детства Григорьева, окончил военное училище в Пушкине с красным дипломом, был направлен служить в Киев, дослужился до капитана, а потом в драке получил сильный удар по голове. После этого потерял память, был комиссован из армии, помнил только то, что было до училища. Старики-родители забрали его к себе на дачу под Питер, а жена с двумя детьми осталась в Киеве. Так и жил со стариками. В сорок лет он сам стал похож на старичка, а три года назад умер. Это был смелый решительный парень, запросто мог подраться. В детстве они с Григорьевым дружили и менялись марками. У Мишки в коллекции, помнится, были треугольные марки какой-то экзотической страны, по тем временам большая редкость, потом еще марки каких-то островов, другие с пирамидами. Ароматом другого огромного мира веяло от тех марок: Фуджейра, Южная Африка, Гондурас, Австралия. Возможно, та злосчастная драка в Киеве случилась из-за какого-нибудь пустяка, а кончилось все так страшно. И ничего уже тут не поделаешь.
Куликов Саша тоже оканчивал военное училище. Сразу после его окончания женился. После училища их с женой послали служить в далекий гарнизон — куда-то в Читинскую область. Там все время пребывания существовали проблемы с водой: то ее вообще не было, то шла одна ржавчина. И как-то приспосабливались, фильтровали воду. Чуть ли не для питья использовали воду даже из труб отопления. Несмотря на все бытовые проблемы, там, под Читой, они были счастливы и родили первого своего ребенка — Марину, которой сейчас уже было почти двадцать лет (без двух месяцев). Сейчас Куликов уже был в отставке, работал в строительстве. У него был свой скелет в шкафу: почти все заработанные деньги он
