— Ладно, спасибо за комплимент, — она пригубила кофе. — И за то, что подыграл.
— Не стоит.
Интересно, сколько ей лет, спросил я себя? На вид — чуть больше двадцати. Моя тирада, посвященная ее привлекательности, не была льстивым плутовством, я и вправду так думал. И я решил рискнуть.
— Хотя, — произнес я, — не знаю, могу ли я набраться наглости попросить о благодарности другого рода…
— Какого рода? — насторожилась она.
Я испугался, что моя фраза могла показаться пошлой, и поспешил пояснить:
— Видишь ли, я в первый раз в Петербурге, приехал в командировку, ничего тут не знаю. Если у тебя есть пара свободных часиков…
— А, понятно, — улыбнулась Алиса, — хочешь, чтобы я стала твоим гидом.
— Это было бы очень любезно. Со своей стороны обещаю оплатить любые расходы.
— Боюсь, из меня выйдет плохой гид, — протянула она. — Я сама не местная.
Мне, однако, теперь очень не хотелось, чтоб Алиса отказалась.
— Но, судя по всему, ты здесь явно не первый день, — заметил я. — Постой, дай-ка, угадаю… Ты студентка, приехала в Петербург учиться…
— Не совсем так. Наша семья перебралась в Питер из Мурманска, когда мне было лет десять.
Она изящно освободила ложечку от мороженого. Я же потихоньку поедал баранью грудинку, между прочим, весьма чудно приготовленную.
— Вот видишь, довольно большой срок, чтобы хорошо узнать город. Поэтому ты занижаешь свои способности. Поверь, я приложу все усилия, чтобы не оказаться скучным экскурсантом. Ну, так как?
Она задумалась. Я полагаю, она колебалась, стоит ли вообще связываться со мной. Надо сказать, я никогда не считал себя неотразимым в отношении слабого пола. Ловеласом я тоже не был. Правда, мне приходилось иметь определенный успех у женщин. Но опять же касательно случайных знакомств у меня было мало опыта. Здесь, один на один с Алисой я действовал скорее интуитивно, меня посетило некое неожиданное вдохновение. И, к счастью, она все-таки сдалась. Хоть и со скрипом, показывая всем своим видом, что делает мне огромное одолжение.
И сразу в моей душе зачирикали питерские воробушки, я, порой такой наивный и простодушный, почувствовал себя черт знает кем: бизнесменом, иностранцем, путешествующим журналистом. Ну да ладно, с трудом скрывая радость, я заказал по бокалу вина, мы обмыли наше соглашение.
Заодно я поинтересовался:
— А этот тип с блондинкой твой бывший друг, да?
— А, так, один козел. Мы расстались месяц назад. Я хотела, чтоб он увидел, что я не сильно-то и переживаю.
— Но ты, судя по всему, никак не ожидала его здесь встретить?
— Это уж точно… Слушай, давай сменим тему. Нам надо определиться. У меня в распоряжении, — она порылась в сумочке и достала сотовый телефон, — так, сейчас половина третьего, в семь мне надо быть дома, минус полчаса на дорогу… Значит, у нас в распоряжении четыре часа. Давай, определяйся, куда поедем в первую очередь.
— Ну, я не знаю, — замешкался я, — Эрмитаж я сегодня уже поглядел…
— Вот что, поехали в Кунсткамеру, я там сто лет не была.
— Это где уродцы в пробирках? — выкопал я из памяти имевшиеся смутные сведения.
— Вроде того, — улыбнулась Алиса.
Так мы и порешили.
Как можно убедиться, понедельник тринадцатого марта, мой первый день в Петербурге, выдался насыщенным. Первая половина получилась, пожалуй, неудачной. И не мудрено — все же чертова дюжина! (Единственное суеверие, к которому я был склонен — это магия чисел.) Но продолжение дня ознаменовалось необычным романтическим приключением — и это отчасти опровергало мой предрассудок. Я понял, что 'нехорошее' число может так же быть и свидетельством приятных неожиданностей.
Мне захотелось сразу пустить пыль в глаза Алисе — войдя в раж, я решил разориться на такси. Так что мы прокатились с ветерком до Васильевского острова. Как и условились, первым делом посетили Кунсткамеру, а точнее, Музей антропологии.
Правда, кроме замаринованных мутантов меня мало что удивило. Культура народов мира, музей Ломоносова показались мне не очень-то интересными, а в 'Башню Кунсткамеры', где находились обсерватория и какой-то Большой Глобус, нас не допустили — экспозиция была закрыта. Что же касается естественнонаучной коллекции уродцев, — тут мы застряли надолго. Еще бы: детеныши с тремя ногами и двумя головами; анэнцефалы — младенцы со вмятиной на пустой голове, в том месте, где должен быть мозг; эмбрионы с недоразвитыми конечностями или с отсутствием оных; двуглавый козленок с четырьмя печальными глазками… Такое запоминается на всю жизнь!
После мы вышли на набережную и принялись прогуливаться. Я рассказывал Алисе разные забавные истории, имевшие реальную основу, но на ходу приукрашенные (мне пришлось напрячь всю свою память и призвать остроумие), — не должен же был я упасть в глазах очаровательной петербурженки! Алиса, в свою очередь, сообщала, где что находится, постреливая рукой то в сторону Адмиралтейства, то в шпиль Петропавловской крепости. Сама она, как я понял, проживала где-то в районе Смольного, в двухкомнатной квартире вдвоем с мамой. Работала в какой-то коммерческой конторе и заканчивала последний курс университета.
— Конечно, летом здесь лучше, — жаловалась Алиса, передергиваясь из-за гуляющего ветра. — Но вообще, в снежную пору у нашего города есть свое особое очарование.
— Это я уже заметил, — возбужденно согласился я. — Белый Петербург, он, как спящая красавица!
Алиса мягко улыбнулась.
На набережной мы покормили забавного медвежонка Гошу, а его хозяйка сделала по моей просьбе фотоснимок: я, Алиса и Гоша на стрелке Васильевского острова. Так у меня в кармане оказалась дискета с цифровой фотографией, единственной, на которой я был запечатлен в Петербурге. Иногда, как бы невзначай, я осторожно брал Алису за руку или слегка касался ее плеча, и тогда словно легкий ток проскакивал по моим фибрам. Да, пресловутая искра! Пусть и старомодно… Я даже удивился, что еще могу так же наполняться чувствами, как в юности. Вот только что испытывала Алиса, для меня оставалось загадкой. Увы, психолог из меня плохой.
Дальше мы прошлись по Дворцовому мосту и Дворцовой набережной, и, миновав Эрмитажный театр, вышли на набережную Мойки. Солнце слепило нам глаза. Мне представлялось, что стало весьма тепло, впрочем, может, это была только иллюзия.
Так мы добрели до Музея Пушкина на Мойке и юркнули во двор двенадцатого дома. В музее как раз набиралась экскурсионная группа. Вход был через подвал. После гардероба, по подъездной лестнице, ведомые экскурсоводом, мы поднялись в квартиру великого поэта. Наш экскурсовод, ладная шатенка лет тридцати, своей стрижкой напомнившая мне пуделя, вела рассказ как-то нараспев, монотонно цитируя стихи; закончив одну речь, с достоинством поворачивалась и двигалась дальше; достигнув нового помещения, останавливалась и начинала новую речь. Больше всего меня поразил рабочий кабинет поэта — там было невообразимое количество книг. Женщина-пудель так драматично описала обстоятельства смерти Пушкина, что картина смертного часа поэта проплыла перед моими глазами. С нами в группе ходила компания китайцев — оживленные, довольные и болтливые. 'Елки-палки, — подумал я, — неужели их внуки развяжут третью мировую войну?!' Уж очень не верилось…
После музея мы проникли в узкий переулок и вскоре вышли к великолепной церкви, Храму 'Спаса- на-Крови'. Его разноцветные купола, похожие на пластилиновые шары, гордо устремлялись серебристыми крестами в лазурное небо. Потом мы еще долго гуляли по центру Петербурга. Я не буду описывать все достопримечательности, которые увидел в этот день, поскольку сухой пересказ может показаться утомительным, и, как говориться, лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.
