- Тогда прекрати забивать себе голову всякой чепухой, - я против воли улыбнулась, заметив растерянное выражение его лица. - Все нормально. И прекрати себя изводить. К тому же я тоже надеюсь когда-нибудь стать мамой. Я...в общем, я хочу поговорить с Митькой по поводу детей.
Ванька стал еще более растерянным. Ну да, ему некомфортно вести такие разговоры с сестрой, но он первый начал.
- Усыновить? - осторожно поинтересовался брат. - Или...что там еще?
- Ну, усыновленного ребенка ни он, ни его семья не примут, к сожалению.
- Ты уже разговаривала с ним, да?
Я замялась и неопределенно пожала плечами, радуясь, что могу сделать вид, будто занята кормлением Кирилла. Да, я разговаривала с Митей. Точнее сказать, скандалила. Он был не то что не согласен, а вообще против всяких 'чужих' детей. И подключил к нашему разговору еще и свою мать, которая формально вроде как и не вмешивалась, но взгляд, которым она нас одаривала, ясно давал понять ее позицию. Мите она словно говорила: 'Видишь, я предупреждала тебя. С ней столько проблем. Если бы ты выбрал другую, то все было бы намного легче. Зачем тебе она сдалась'? А когда она смотрела на меня, то ее глаза были наполнены торжеством и уверенностью в себе. Зоя Павловна так и не смогла простить мне моего 'непослушания', когда я не вняла ее словам и не ушла от Мити. И теперь она считала, что наш разрыв всего лишь вопрос времени. Не удивлюсь, если она за моей спиной подыскивала сыну идеальную невесту и будущую мать его детей.
Я была согласна даже на суррогатное материнство. Я не скажу, что это было легко и просто для меня, но мне казалось, что для любимого человека можно сделать все, что угодно. Какая разница, что биологически матерью малыша будет другая женщина. Дело ведь не в крови и не родстве, а в том, как вы друг к другу относитесь. Любите ли вы друг друга. В конце концов, кровь всегда остается всего лишь кровью, и даже до невозможности родные друг другу люди причиняют друг другу невыносимую боль и страдания. Ненавидят друг друга. Кто сказал, что любить надо по родству? Семья - это не кровь и не запись в свидетельстве о рождении. Но Митя и его родные так не считали.
- Ну, как сказать разговаривала... - я отвернулась, чтобы поправить малышу слюнявчик. - Так, затронула мельком эту тему. Тем более, Митька не то чтобы не согласен...
- А что тогда? - брат нахмурился и потемнел лицом.
- Просто нам еще рано думать о детях. Мы решили окончательно встать на ноги и устроиться. Чтобы ни от кого не зависеть.
Я лгала, но благодаря моей лжи Ванька расслабился и перестал напоминать человека, способного встать и пойти избить Митьку до полусмерти.
- Я с тобой посоветоваться хотел, пока Надьки нет, - сменил тему брат и забрал у меня пустую баночку.
- Попробуй.
- Я решил свое дело открыть.
Я чуть ребенка не выронила. Господи, когда ж он успокоится.
- Вань...
- Ты меня еще не выслушала.
- А что тут слушать? Ты и так дома практически не бываешь. Сына видишь редко, про жену я вообще молчу. Дома у вас постоянные скандалы. Универ ты забросил.
- Ерунда, - только и отмахнулся он на мои слова. - Универ никуда не денется, тем более, я заочник.
- Да хоть вечерник! Ты там вообще не появляешься. И скоро деньги уже не смогут все решать. Даже человеческому терпению есть предел, - я поставила племянника в манеж, где он сразу занялся игрушками, напрочь забывая обо мне. - Пойми ты, господи, всех денег не заработаешь. Ты сейчас нормально живешь. Чего тебе не хватает?
- Нормально? - Ванька горько и устало усмехнулся уголком губ. - Ты называешь 'это' нормальным? Маленькую тесную комнатушку, истеричку-жену, от которой меня уже воротит? Кать, я даже дома не могу отдохнуть. Остаться один. Черт, сестренка, я лучше в машине буду спать, чем здесь. Ты просто не представляешь, как мне иногда хочется свалить из этого дурдома.
- Когда ты начнешь ценить то, что у тебя есть? - тихо и грустно спросила я. - Почему ты не ценишь то, что у тебя есть твой здоровый любимый ребенок, который всегда ждет тебя дома, а ты видишь его раз в месяц, потому что находишься в разъездах. Вань, ему через пару месяцев год будет. А что ты помнишь из его первого года? - Ванька вздрогнул и закрыл глаза, не говоря ни слова и не пытаясь оправдаться. Просто молчал, а я выплескивала все то, что копилось внутри меня слишком давно и слишком долго. - Ты помнишь его первый зубик? Или то, когда он начал ползать? Комнатушка тесная? А ты вспомни, сколько ты убил на нее времени и сил. И как радовался. Господи, Вань, почему ты не ценишь то, что у тебя уже есть?
- Может быть, потому что я не хочу, чтобы мои дети жили так же, как я? Может быть, я хочу, чтобы их жизнь сложилась по-другому? Лучше?
- Тогда не лишай, по крайней мере, своего ребенка отца. Тогда, возможно, его жизнь сложится по- другому, не как у нас с тобой, - сказала я и нагнулась, чтобы на прощание поцеловать Кирилла. - Подумай над моими словами, Вань. А я поеду.
Брат мне ничего не сказал - насупился, губы поджал, но до дверей проводил. Я же изо всех сил молилась, чтобы он меня в кои-то веке послушал и прислушался. У брата моего был один огромный недостаток - вообще-то даже достоинство, но настолько гипертрофированное, сильно развитое, что подчас пугало. Ответственность. До ужаса. Брат все делал что-то, стремился, стремился, и в такие моменты я не родного человека перед собой видела, а робота. Машину какую-то, у которой круглые сутки шестеренки крутятся и крутятся.
И Ванька такой же. Ну не было в нем честолюбия особого - он ведь мало что именно для себя делал. Или покупал. А все отдавал жене, матери, сыну, мне, на худой конец. Только силы свои не рассчитывал, все бежал куда-то, рвался, а шестеренки еще быстрее крутились. А организм - это тоже машина, и он без отдыха работать не может. Но Ванька упрямый, такой же, как и я. Он, может, и прислушается, отдохнет какое-то время, успокоится, но от цели своей не отступит.
А меня предчувствие надвигающейся беды не покидало. Гнетущее, накатывало иногда как тяжелый, плотный туман. А главное, ты не понимаешь, откуда оно идет, но все равно чувствуешь. И ничего не можешь сделать. Я постаралась отогнать от себя подобные мысли, забив голову всякими глупостями.
И пришла эта самая беда совершенно не оттуда, откуда вообще я могла представить. Вроде бы день тот майский начался как обычно. За окном солнце светило, на светлой кухне весело радио играло. Я собиралась весь день посвятить себе, отдохнуть, может, в бассейн съездить. Ходила по дому в приподнятом настроении, мурлыкала себе под нос что-то и вещи в шкафу перебирала.
Отвлек меня звонок телефона. Я на дисплей посмотрела - Надя звонила. Выругалась себе под нос, не ожидая ничего хорошего. Ответить я все-таки ответила, но тон мой отнюдь не был дружелюбным.
- Привет. Что случилось?
- Кать... - голос у нее настолько потерянный, пустой и шокированный, что меня с ног до головы ледяной волной страха окатило. Таким тоном не говорят о хороших вещах. Никогда. - Ванька он...разбился. На машине своей разбился. Насмерть.
На последних словах Надя на истерические рыдания сорвалась. Рыдания перерастали в крики и судорожные всхлипы. А мне...мне так больно и пусто было, что я ничего не могла сделать. Ни пошевелиться, ни сказать что-то - меня как будто парализовало, отключив все чувства и эмоции.
Наверное, - правда, это я позже поняла - так организм справлялся с шоком. Я ни о чем не думала, в моей голове ни единой мысли не было. Это потом я заходилась, тряслась в рыданиях - одна, в одиночестве и тишине квартиры. Чтобы никто не мог увидеть моего безумия и моей слабости. Выла, кричала, до боли впивалась ногтями себе в руки, но только та боль ничем казалась по сравнению с тем, что у меня в душе творилось. Как будто кусок вырвали и теперь все кровью обливалось. В такие минуты я, если бы со стороны себя увидела, приняла бы за буйно помешанную, сумасшедшую.
- Я сейчас приеду, - мой голос спокойный и мертвый. Я ничего не чувствую в тот момент, меня не трогают ее рыдания и слезы, они лишь отдаются неясным гулом на периферии сознания. Мне все равно, но я почти благодарна тому, что могу огородиться от горя, которого не понимаю пока и не принимаю. - Матери
