не звони. Никому пока не звони. Я приеду.
Я не помнила, как собиралась, как в такси садилась, как приехала в Ванькин дом, застав там опухшую от слез, икающую Надю в намокшей футболке, рыдающего и напуганного Кирилла, устроившегося среди игрушек и испуганно глядящего на свою маму. Не помнила, как взяла на руки Кирю и начала его успокаивать, одновременно отдавая четкие, сухие приказания Наде. Возможно, тон подействовал, я не знаю, но Надежда, почувствовав мою уверенность и спокойствие, перестала некрасиво всхлипывать и на дрожащих ногах поднялась с пола.
Маме она все-таки позвонила, не в силах сдержать ужаса и паники - и своей матери, и моей. Сказала мне об этом, запинаясь на каждом слове, а у меня сил хватило лишь на отрывистый кивок. Ее мать сразу же приехала, и Надежду как прорвало. Она к женщине кинулась, укрываясь от проблем внешнего мира в ее родных, для нее родных объятий. Та ее успокаивающе по голове гладила, говорила что-то, провела к дивану и силком усадила. Анжела Андреевна по мне острым взглядом мазнула, не удостоив вниманием маленького Кирилла, который до конца так и не успокоился.
- Ты моей маме звонила? - спросила я у Наде. Анжела так на меня зыркнула, когда я позволила себе оторвать ее дочь от жалости к себе. - Надь.
- З-звонила я.
- И что?
- Она трубку бросила.
Ну да, это же не ее мать. Я дрожащими руками бросилась к телефону, а внутри все от ужаса сворачивалось - я никогда забыть не могла о маминых проблемах с сердцем. Не брала трубку. Я приказала себе не паниковать - возможно, она сорвалась сюда. Да и времени на панику и жалость нет.
Мама приехала - бледная, дрожащая и постаревшая лет на десять. Так страшно смотреть, как человек умирает у тебя на глазах, причем мгновенно. Жутко.
- Что? - каркнула мама сорванным голосом, невидящим взглядом бегая по знакомой комнате? - Что, Кать?
- Мам, миленькая, я тебя прошу...
Эти слова, казалось, сорвали с пожилой женщины остатки контроля, напрочь лишив ее остатков хрупкой надежды, за которые она цеплялась. Мама обессилено опустила на диван и закрыла лицо руками. Анжела Андреевна долго на эту картину смотрела, прижимая к себе Надежду, а потом решительно поднялась, потянув за собой дочь.
- Я ее забираю, - поставила она меня (очевидно, считая единственным здравым человеком, с которым можно тут разговаривать) перед фактом. - Вы Катя?
- Катя.
- Надь, иди вещи собери, которые тебе нужны, - Надя беспрекословно повиновалась и, опустив плечи, шаркающей походкой подошла к шкафу, вываливая несколько вещей на пол. - Надежда мне сказала, что сейчас должен хозяин твоего брата приехать, обсудить все. Мы можем выйти?
Мама, слегка запрокинув лицо, чтобы слезы не капали на кофту, смотрела в окно. Надя безразлично, ничего не видя, комкала вещи и закидывала их в сумку. Я аккуратно поставила Кирю в манеж.
- Посиди тут, ладно? Я скоро.
Мы в коридор вышли, и Анжела дверь закрыла, чтобы нас слышать не могли. Да и кому слышать, боже?
- Я ее заберу домой, - повторила она еще раз более решительно. - Нечего ей здесь делать. Ты сможешь этого мужчину встретить сама?
Я безразлично плечами передернула. Что тут говорить?
- Да, смогу.
Она удовлетворенно улыбнулась и кивнула. Меня почему-то заворожили жемчужные бусы, туго обвивающие морщинистую шею и переливающиеся перламутровым матовым блеском при каждом движении женщины. Хоть и дорогое украшение, а блестит и выглядит холодно, как неживое. Ни красоты не добавляет, ни мягкости, ничего нет.
- Отлично. Наде сейчас не нужно еще больше нервничать и выслушивать все, что он скажет. Я так понимаю, авария произошла по вине твоего брата? - я промолчала, и если бы не стена апатии, которой я отгородилась от всей боли, а заодно и других чувств, я бы отреагировала. И не смогла бы оставить ее слова просто так. - Ладно, не суть важно уже. Что есть, то есть. Когда все узнаешь, мне позвони. Телефон я оставлю. Надо теперь что-то делать.
- Вам такси вызвать?
- Нет, я на машине.
- Вы коляску тогда возьмите с собой. Она складывается, да и небольшая, должна влезть в багажник.
Женщина напряглась, становясь еще суше. Честное слово, как будто усохла, сделавшись худее. С напряжением оглядела меня с головы до ног, думая о чем-то. И слишком изучающе глядела. Так не смотрят, когда думают о чем-то хорошем.
- Что? - не выдержав, спросила я.
Анжела сразу недовольно губы поджала и с неприязнью на голубую демисезонную коляску уставилась.
- Кто им сейчас заниматься будет?
- Его мать.
- Ты ее видела? Она на грани истерики находится! Ты вообще соображаешь хоть немного?! Куда ей ребенка?!
Я в отчаянье руками всплеснула.
- Что вы мне предлагаете?
- Пусть он пока здесь останется.
Она что, шутит так? Я впилась глазами в холеное бледное лицо. Мать Надежды была исключительно серьезна - она действительно хотела, чтобы Кирилл остался здесь. Неважно, что с ним не будет ни отца, ни матери.
- Вы вообще как это представляете?
Анжела рассказала. В подробностях. С каждой секундой общения мне все противнее было находиться рядом с этой женщиной. Я еле сдержала брезгливую гримасу и вернулась в комнату. Кирилл одиноко сидел в манеже, изредка похныкивая и переводя растерянные голубые глаза с матери на бабушку. Анжела за мной следом вошла и сделала знак дочери выходить на улицу. Надя ни разу не обернулась.
Кирилл, заметив, что мама уходит и не собирается возвращаться, заплакал и начал звать. И так звал, что мне не по себе становилось. Остальные в комнате только поморщились.
Когда Надежда со своей матерью уехали, я кое-как успокоила Кирилла и начала дожидаться босса. Надо было только маму домой отправить. Я подозревала, что ничего приятного сейчас не услышу, но это я, а это мама. Мне сильной нужно быть.
- Мам, - тихо позвала я. Та не повернулась и не ответила, но я видела, как от судорожных рыданий узкие плечи вздрагивают. Мама вся дрожала - с головы до ног, - столько в ней горя было. И я ее боль как свою чувствовала. Подошла и обняла ее со спины, крепко-крепко, давая понять, что она не одна, что у нее есть я. Что мы есть друг у друга. - Не плачь, мамочка, я очень тебя прошу.
После моих слов мама зарыдала еще сильнее, уже не сдерживая горьких слез.
- Как?! Как, Кать? Почему он? - она хрипло кричала, сгибаясь от собственного голоса. А я как заклинание повторяла себе, что плакать нельзя. Мне нельзя плакать, нельзя сломаться. - Почему?! Господи, он же совсем молодой был. Совсем, Кать...
Я прижимала ее к себе, пытаясь перетянуть на себя часть ее отчаянья. Хотя бы часть. Это так больно. Мы всегда были единым целым - я, мама, брат. Всегда. Что бы ни случилось. Как бы далеко мы не жили друг от друга, какие бы проблемы и неурядицы не случались в нашей жизни. Мы все равно были неотъемлемой частью жизни друг друга. Так просто.
А теперь все разрушилось. Рухнуло в одну минуту, погребав под собой нас всех. Никто уже не станет прежним. Это было понятно уже сейчас. Все изменилось. Ванька той ниточкой был, которая нас всех троих
