Драгоценностей?
— Норман, пожалуйста, не делай этого! — Дженни тяжело дышала.
Он тихонько скользнул пальцами по ее подбородку, и затем его рука медленно поползла вниз к ключицам.
— И ты очень напряжена, — произнес он, медленно растягивая слова. Дженни ойкнула, потому что Норман, легко приподняв, притянул ее к себе, так, что она теперь лежала на нем всем телом. Положив себе на плечо ее голову, он тихонько гладил и перебирал мягкие, шелковистые волосы. — Почему ты напряжена?
— Потому что был напряженный день, — устав сопротивляться, Дженни обмякла, слабея все больше с каждой новой лаской его нежных пальцев.
— Да, день был трудным для нас обоих. А могли бы все устроить попроще. Обвенчались бы безо всякого шума, гостей, банкета и подвенечного платья. И сразу из церкви отправились бы в какую-нибудь провинциальную гостиницу, сняли комнату с камином, нырнули в кровать и занялись бы делом. — Он вытянул шпильку из ее прически.
— Не надо! — Дженнифер попыталась поймать шпильку, но он мягко отвел ее руку.
— И, завернувшись в одеяло, смотрели бы потом на огонь, — продолжал бормотать он, целуя ее в лоб и, одну за другой роняя шпильки на пол.
— Тебе не нравится моя прическа? — отдыхая от борьбы, она уютно устроилась на его груди, злясь на себя за то наслаждение, которое испытывала при этом.
— Сейчас она нам не нужна, — Норман зарывался ладонью в ее волосы и пропускал их между пальцами по всей длине, испытывая явное удовольствие от прикосновения к струящемуся золотому шелку. — Волосы у тебя просто необыкновенные. Огонь и солнце! — Он поцеловал мочку ее уха и медленно провел горячей ладонью вдоль спины. Другая рука скользнула за вырез ее легкой блузки, и верхняя пуговица оказалась расстегнутой.
Дженни отпрянула, прижимая руки к груди.
— Нет! — очнувшись от колдовского дурмана, она смотрела на него тревожно и испуганно. Норман выглядел озадаченным. Волосы его растрепались и в сочетании с растерянным выражением лица придавали ему мальчишеский, щемяще-трогательный вид. Дженни почувствовала к нему такую невыразимую нежность, что с трудом поборола искушение тут же обнять и приласкать его.
Она рисковала потерять невинность прямо здесь, на заднем сиденье лимузина. Не говоря уже о том, что это было совсем не романтично, Дженни лишалась бы тогда некоторого имеющегося у нее сейчас преимущества. Пока это не произошло, она сохраняла над ним хоть какую-то власть. Если она отдастся ему так просто и легко, то, учитывая его наклонности, очень быстро станет игрушкой в его руках.
— Хладнокровная мучительница. — Норман помрачнел. Он сгреб ее в охапку и усадил рядом с собой. Лицо его стало отчужденным. И невозможно было понять, как все-таки он отнесся к тому, что Дженни не позволила ему исследовать сокровенные уголки своего тела. — Давай выпьем шампанского! — Норман достал бутылку из ведра со льдом, и в гробовом молчании вино было разлито по бокалам. Он изредка насмешливо поглядывал на Дженни, отчего она чувствовала себя крайне неловко. Влажная капля повисла на его верхней губе, и он слизнул ее кончиком языка.
— Пойми, Норман, — не выдержала Дженни. Она не отводила взгляда от его влажного рта. — Я так не могу. Ты слишком спешишь.
— Ладно, Джейн. — Норман неопределенно хмыкнул. — Только не заставляй меня ждать слишком долго. Я скоро полезу на стенку. Быть все время так близко, видеть тебя рядом, такую соблазнительную, такую манящую…
— Ты считаешь, я соблазняю тебя? — Дженни подняла на него удивленный взгляд. — О, нет! — Она подумала невольно: ее скромный костюм отнюдь не наводит на фривольные мысли. Обычная дорожная одежда. Дженни машинально одернула полу жакета.
— Это не зависит от того, что на тебе надето, — усмехнулся Норман, проследив за ее жестом. Потом медленно окинул ее всю тяжелым взглядом. — Искушение вызывает тело, которое живет и дышит под этой одеждой. Необычайно привлекательное тело. Сексуальное. Чувственное. Ты разве не знала этого?
— Привлекательное тело? — недоверчиво переспросила она. Дженни никогда не оценивала себя с этой точки зрения и не думала, что Норман воспримет ее таким образом. — Это не про меня!
Норман широко улыбнулся.
— Ты сама еще себя не знаешь. Посмотрим, что ты скажешь, когда я наконец доберусь до тебя, — с хрипотой в голосе сказал он. — Я умею разрушать преграды стыдливости. Я знаю, как заставить женщину выпустить на волю свои плотские инстинкты и вести себя настолько раскованно, насколько я захочу. Как заставить ее извиваться и стонать от желания, достигая высшей точки возбуждения. Пока она не откроет для себя наслаждение таящееся в собственном теле.
Это было похоже на угрозу. Он что, собирается устраивать с ней оргии в постели? Он рассчитывает, что она окажется настолько искушенной в тонкостях любви, что сможет подарить ему какие-то необыкновенные ощущения? Каких он не испытывал с другими женщинами? Дженни зябко передернула плечами. Она вовсе не ожидала от себя каких-либо успехов в этой области. Она не знала даже, как преодолеет элементарное смущение. Он будет разочарован ее зажатостью и скованностью.
— Норман, — начала она стесненно. — Давай внесем ясность в этот вопрос. Не жди от меня…
Он насторожился. Сузил глаза, как дикая кошка.
— Что ты имеешь в виду? — вкрадчиво спросил он. — Что, черт побери, ты хочешь этим сказать?
Запинаясь, она смогла выдавить только:
— В кровати… — и дальше не смогла продолжить. Дженни представляла себя обнаженной под изучающим взглядом Нормана, который будет сравнивать ее с другими женщинами. А мысль о половом акте, проделанном безо всякой любви, вселяла в нее панический ужас.
— Расчетливая маленькая бестия! — сердито бросил Норман.
Дженни била мелкая дрожь. Вне всякого сомнения, она должна защищаться, чтобы не оказаться при нем в положении наложницы. Подчинив ее себе в области сексуальных отношений, он привыкнет смотреть на нее как на рабыню. Она решительно вздернула подбородок.
— Ты не можешь требовать, чтобы я…
— Я могу требовать всего! — прогремел он, сверля ее взглядом.
— Я… я не хочу… — Голос ее обрывался и пропадал. Она поднесла ко лбу холодную ладонь. Это какой-то кошмар.
Сдаться сейчас означает не только отказаться от возможности влиять на него. Это значит передать в его руки всю власть над собой, поставив себя в зависимость от его милостивой или немилостивой воли. Норман подчинит ее себе, сделает покорной и послушной. У него, видимо, буйный и вспыльчивый нрав. Что, если он обидит ее? Она окажется беззащитной. И потом сколько ни пытайся принять гордый и независимый вид, только где она, независимость? Это как прыжок со скалы. Сделал шаг в пустоту, и больше нет выбора. И нет возврата.
Низко опустив голову. Дженни перебирала пальцами браслет золотых с бриллиантами часов — его свадебный подарок. Шею ее отягощало такое же золотое с бриллиантами ожерелье. Она собрала в горсть тяжелые звенья, лежавшие на груди, и нервно сжала ладонь. Оно давило.
— Это очень дорогое ожерелье. — Его слова упали веско и тяжело, как камни на песок.
— Я догадалась. Слишком дорогое, — отозвалась она подавленно.
Ему она подарила пару очень симпатичных серебряных запонок. На них ушли почти все ее сбережения. Норман был, видимо, тронут, подарок явно доставил ему удовольствие. Но ее часы и ожерелье обошлись, наверное, в несколько тысяч, так сказала Арабелла.
— И оно стоит тех денег, которые за него заплачены, — холодно добавил он.
Дженни со злостью подумала, стоит ли таких же денег рубиновый браслет, который он подарил Арабелле? И снова ощутила укол ревности. Его неуместная, как она теперь считала, расточительность вызывала в ней раздражение. Он потратил часть денег из приданого. И зачем? Каждый раз теперь, сверяя время по своим часам, она будет вспоминать, что они, собственно говоря, куплены на ее деньги. На те, которые отец передал Норману в качестве платы за молчание.
— Ты так думаешь? И полагаешь, наверное, что твоя щедрость должна быть вознаграждена? —
