говорил: 'Пока вы находите эти случаи символизма достаточно редко и чаще всего в сериях фактов, представляющих собой отклонения от нормы, мы постоянно обнаруживаем множество подобных случаев в огромного размера сериях фактов нормы'. В этой формуле, с которой Рут Бенедикт, несомненно, не была знакома, предвосхищаются основные положения ее труда 'Patterns of Culture', это прискорбно: если бы Рут Бенедикт и ее школа познакомились с работами
3 Чтобы ознакомиться с этим аспектом мысли Мосса, читатель может обратиться к двум другим статьям, не вошедшим в данное издание: 'Salutation par le Eire et les Larmes', Journal de Psychologie, 1922 и 'L'Expression obligatoire des Sentiments' см. русский перевод 'Обязательное выражение чувств' в кн. Мосс М. 'Общество. Обмен. Личность'. М., 1996.
412
Мосса и с развитием мысли, приведшим Мосса к таким выводам, им было бы легче защищаться от нареканий, иногда вполне заслуженных.
Пытаясь определить систему отношений культуры сообщества и индивидуальной психической жизни, американская психосоциологическая школа едва не попала в замкнутый круг. Она обращалась к психоанализу за сведениями о фундаментальных воздействиях, выражающих культуру сообщества и формирующих устойчивые индивидуальные установки и ценности. В результате этнологи и психоаналитики были вовлечены в бесконечную дискуссию о первенстве одного фактора по отношению к другому. Вопрос стоял так: либо общество обязано особенностями своих институтов особенным чертам личности своих членов, либо личность объясняется определенными аспектами воспитания в раннем детстве, которые сами принадлежат к числу явлений культурного порядка. Этому спору не суждено разрешиться, если только спорщики не заметят, что причинно-следственной связи между двумя порядками фактов
нет (что, впрочем, не связано с первичностью или вторичностью, приписываемым им), а психологическая формулировка оказывается лишь переводом в план индивидуальной психической жизни чисто социологической структуры. Кстати, именно на это вовремя обратила внимание Маргарет Мид в недавней публикации4, показав, что тесты Роршаха, примененные к туземцам, не дадут этнологу ничего такого, что бы он уже не знал благодаря чисто этнологическим методам исследования, хотя и могут предоставить удобный психологический перевод результатов, полученных независимо.
Именно эту подчиненность психологического социологическому Мосс и делает очевидной. Разумеется, Рут Бенедикт никогда не пыталась свести типы культур к различиям психических расстройств или объяснить первые через последние. Но все же непредусмотрительно было использовать терминологию психиатрии для характеристики социальных явлений, тем более что настоящая связь устанавливается, скорее всего, в другом направлении. Обществу естественно выражать себя символически в обычаях и установлениях, но формы нормального индивидуального поведения, напротив, сами по себе никогда не бывают символическим: они являются элементами, исходя из которых строится символическая система, способная быть лишь коллективной. Только в аномальных случаях десоциализированное и в каком-то смысле предоставленное самому себе поведение реализует в индивидуальном плане иллюзию автономного символизма. Иными словами, в некоторой данной социальной группе аномальные формы индивидуального поведения достигают символизма лишь на низшем уровне и, так сказать, в масштабах, совершенно иных и не сравнимых по размаху с символизмом, в котором выражает себя группа. Таким образом, одновременно естественно и неизбежно, что индивидуальные формы психопатологического поведения, будучи, с одной стороны, символическими, а с другой, переводящими на свой язык (по определению) систему символизма иную, нежели символизм группы, дают каждому обществу некий дважды (поскольку речь идет о явлении индивидуальном и патологическом) ослабленный эквивалент символов, отличных от его собственных, но смутно напоминающих при этом о нормальных формах, реализованных в масштабах коллектива.
Вероятно, можно идти даже дальше. Сфера патологического никогда не сливается со сферой индивидуального, поскольку различные типы болезней распределяются по категориям, допускают классификацию, а доминирующие
4 М. Mead. 'The Mountain Arapesh', American Museum ofNatural History, Anthropological Papers, vol. 41, Part. 3, New
York, 1949, p. 396.
413
формы различаются в зависимости от общества и исторического момента в пределах одного общества. Понытка сведения социального к психологическому через посредничество психопатологии, предпринятая некоторыми исследователями, покажется еще более иллюзорной, если мы допустим, что каждому обществу присущи свои наиболее распространенные формы психических расстройств и что они не в меньшей степени, чем нормальные формы, являются производными от коллективного порядка и даже в исключительных случаях остаются с ними связаны.
В своей работе о магии (позже мы вернемся к ней, но, чтобы оценить ее по достоинству, надо учесть, когда она была написана) Мосс замечает: хотя 'симуляция мага относится к явлениям того же свойства, что и симуляция, наблюдаемая при невротических состояниях', не менее справедливо, что и категории людей, становящихся колдунами: 'увечные, юродивые, невротики и фокусники на самом деле образуют что-то вроде общественных классов'. Он добавляет: 'Магические достоинства дают им не их личные физические черты, а отношение общества ко всем им вместе взятым'. Таким образом, Мосс ставит здесь проблему, так и не разрешенную им самим, однако мы можем попытаться изучить ее вслед за ним.
* * *
Удобно сравнить шамана в состоянии транса или человека одержимого с невротиком. Мы и сами делали это5, причем такая параллель вполне оправдана в том смысле, что в состояниях обоих типов, похоже, действительно появляются общие элементы. Далее, однако, начинаются ограничения: во-первых, при просмотре кинематографических материалов, фиксирующих пляски одержимых, психиатры говорят, что не могут охарактеризовать такое поведение как одну из знакомых им на практике форм неврозов. Во- вторых, и это даже важнее, этнографы, наблюдающие колдунов и одержимых, приходящих в это состояние систематически или же однократно, не соглашаются, что эти люди, нормальные во всех отношениях вне вполне определенных общественных условий, в рамках которых и наблюдается проявление их
одержимости или колдовства, могут рассматриваться как больные. В обществе, где встречается одержимость, это состояние доступно для всех; его особенности фиксируются традицией, а значение подтверждается коллективным участием. Во имя чего мы должны утверждать, что людей, ничем не примечательных в своей группе, пользующихся во всех действиях обыденной жизни всеми своими интеллектуальными и физическими способностями и лишь случайно переходящими в значимое и одобряемое обществом состояние, надо рассматривать как ненормальных?
Это противоречие может быть разрешено двумя разными способами. Либо состояния, описываемые как 'транс' или 'одержимость' не имеют ничего общего с тем, что в нашей культуре называется психопатологическими заболеваниями, либо их можно рассматривать как состояния, аналогичные патологиям, и тогда связь с патологическими состояниями будет не присущей им по природе, а производной от специфических условий нашего общества. В таком случае мы должны принять одно из двух: либо так называемые душевные болезни, по сути не имеющие отношения к медицине, должны рассматриваться как социальное влияние на поведение индивидуумов, которые, благодаря свой личной истории и конституции, в некоторой степени
5 'Le Sorcier et sa magie', Les Temps modernes, mars 1949. 414
отделились от группы, либо нам придется признать у них наличие действительно патологического состояния физиологического происхождения, которое лишь создает благоприятную почву или, если угодно, 'сенсибилизирующую' почву для некоторых символических форм поведения, смысл которых раскрывается лишь при учете социальных факторов.
Нет нужды начинать споры на эту тему; если мы и привлекли внимание к этой альтернативе, то лишь затем, чтобы показать, что возможно разработать чисто социологическую теорию душевных расстройств (или того, что мы считаем таковыми) не опасаясь, что однажды физиологи откроют биохимический субстрат неврозов. Даже и в этом случае теория осталась бы верной. Достаточно представить себе строение такой теории. Любая культура может рассматриваться как совокупность символических систем, на первом уровне которой располагаются язык, система правил брачных отношений, экономические отношения, искусство, наука, религия. Все эти системы призваны выразить определенные аспекты
