двух аспектах: за трагедией дружбы следует еще более глубокая трагедия любви.
После ночи, проведенной с проституткой Лизой, подпольный человек 'переворачивает ей душу 'благородным пафосом. Он изображает ей ужас ее жизни, рисует идиллическую картину семьи, любви к мужу и ребенку. Лиза растрогана и потрясена: она долго рыдает, спрятав лицо в подушку. Герой говорит горячо и искренно, но все это 'игра '. Он знает, чт оподполье уже убило в нем всякую способность к живой жизни, что все чувства его — 'мираж 'и самообман, что он обречен на самое позорное бессилие. И от этого сознания нежность к Лизе переходит в ненависть. Он бегает по комнате и проклинает: 'И таков проклятый романтизм всех этих чистых сердец! О мерзость, о, глупость, о ограниченность этих поганых, сентиментальных душ! '
Любовь, добро, чистота вызывают в обреченном грешнике демоническую злобу; за свой грех он мстит праведнику. Лиза приходит: она навсегда ушла из 'веселого дома '; любовь ее преобразила, она доверчиво и стыдливо отдает свое сердце 'спасителю 'Но вместо 'спасителя ', она встречает злобного и грязного мстителя, который оскверняет ее своей дьявольской похотью. 'Она догадалась, что порыв моей страсти был именно мщением, новым ей унижением и что к давешней моей, почти беспредметной ненависти прибавилась теперь уже личная, завистливая к ней ненависть… '
Свое гнусное мщение подпольный человек завершает последней 'низостью ': сует деньги в руку своей помертвелой жертвы….
Так кончает мечтатель–романтик, просидевший сорок лет в подполье. 'Высокое и прекрасное 'не облагораживает, а развращает. 'Естественное добро 'оборачивается демоническим злом; проповедь оправдания униженных и восстановления падших оказывается бессильной, и любовь разочарованного филантропа переходит в бешеную ненависть. История с Лизой — пародия на романтический сюжет о спасении продажной женщины через любовь. Эпиграфом к ней взяты гуманные стихи Некрасова:
Когда из мрака заблужденья.
Горячим словом убежденья
Я душу падшую извлек,
И, вся полна глубокой муки,
Ты прокляла, ломая руки,
Тебя опутавший порок….
Автор прерывает цитату издевательским 'И т. д. и т. д. и т. д. '.
Трагедия любви подпольного человека — крушение всей романтической этики. 'Естественная любовь 'так же бессильна, как и 'естественное добро 'Это одна из основных идей трагического мировоззрения Достоевского. Острее всего она выражена в 'Дневнике писателя 'за 1876 год: 'Мало того, я утверждаю, пишет автор, что сознание собственного совершенного бессилия помочь или принести хоть какую?нибудь пользу или облегчение страдающему человечеству, в то же время, при полном нашем убеждении в этом страдании человечества — может даже обратить в сердце вашем любовь к человечеству в ненависть к нему.
'Записки из подполья ' — поворотный пункт в творчестве Достоевского. Падший Адам проклят и обречен, и человеческими силами спасти его нельзя. Но из 'сени смертной 'открывается путь к Богу, 'потребность веры и Христа '. Трагическая философия есть философия религиозная.
* * *
15 апреля 1864 года Достоевский писал брату из Москвы-: 'Сейчас, в 7 час. вечера, скончалась Мария Дмитриевна и всем вам приказала долго и счастливо жить (ее слова). Помяните ее добрым словом. Она столько выстрадала теперь, что не знаю, кто бы мог не примириться с ней '.
16 апреля он записывает в своей записной книжке: 'Маша лежит на столе. Увижусь ли я с Машей? Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой, невозможно. Закон личности на земле связывает; я препятствует… Один Христос мог, но Христос был вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек. После появления Христа, стало ясно, что высочайшее развитие личности должно дойти до того, чтобы человек уничтожил свое 'я ', отдал его целиком всем и каждому безраздельно и беззаветно… И это величайшее счастье… Это?то и есть рай Христов… Итак, человек стремится на земле к идеалу, противоположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, т. е. не приносил любовью в жертву свое 'я 'людям или другому существу (я и Маша), он чувствует страданье и назвал это состояние грехом '. О самопожертвовании, как высочайшем развитии личности, мы уже читали в 'Зимних заметках о летних впечатлениях '. Теперь закон этот освещается религиозно, как заповедь Христа и основывается на личности Его, как 'идеале человечества '. Но духовному закону противостоит закон естественный — природа личности. От борьбы их — страдание и грех. Это не рассуждение, а жизненный опыт, вынесенный из семилетнего трагического общения с покойной женой. ( 'Я и Маша '). 'Человек, продолжает он, беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается райским наслаждением исполнения завета, т. е. жертвой '. У гроба жены Достоевский вспоминает страдание и грех, но и 'райское наслаждение жертвы '. Перед лицом смерти мысль о загробном свидании обращает его сердце к Христу.
* * * *
Похоронив жену и вернувшись в Петербург, писатель погружается в журнальную работу. Полемика с нигилистами., начатая в 'Записках из подполья ', становится открытой в публицистических статьях 'Эпохи '.
В начале 1864 года между 'Современником 'и 'Русским Словом 'происходит раскол: Щедрин в 'Современнике 'издевается над нигилистами; 'Русское Слово 'обвиняет 'Современник 'в ретроградстве и Писарев ополчается на Щедрина, По поводу этой ссоры Достоевский пишет злую статью: 'Господин Щедрин или раскол в нигилистах. Отрывок из романа 'Щедродаров '. Щедродаров вступает в журнал 'Современник 'в качестве соредактора и ему читают программу, в ней указывается, что для счастья человечества 'важнее всего должно быть брюхо, иначе живот '; что 'муравейник есть самый высочайший идеал социального устройства 'и т. д. Уже знакомые нам возражений против утилитарного социализма завершаются обличением нигилистов в беспочвенности и теоретизме. 'Вы против жизни идете. Не мы должны предписывать законы жизни, а изучать жизнь — из самой жизни брать себе законы. Вы — теоретики '. Идея почвенности неразрывно связана у автора с понятием 'живой жизни ', которое проходит лейт–мотивом во всех его произведениях. Это его неопровержимый аргумент, последняя самоочевидность. Достоевский–публицист ^находит меткие и острые формулы, — умеет наносить неожиданные и жестокие удары: 'Вы — отвлеченные, говорит он нигилистам, вы — тени, вы — 'ничего. Из ничего ничего и не будет. Вы — чужие идей. Вы — сон. Вы не на почве стоите, а *на воздухе. Из под вас просвечивает '.
Этим великолепным афоризмом закапчивается обличение. Счастье человечества, строющееся на насыщении брюха, напоминает идею о хлебе Великого Инквизитора. Полемика с нигилистами 60–х годов поможет Достоевскому разгадать тайну Великого Нигилиста — Антихриста.
На статью о Щедрине 'Современник 'отвечал статьями ужасающей грубости: 'Торжество ерундистов ', 'Стрижам. Послание обер–стрижу господину Достоевскому '. 'Посторонний сатирик* издевался над падучей болезнью соредактора 'Эпохи '. Достоевский отвечал 'Необходимым заявлением ': 'Я понимаю, что можно смеяться над болезнью какого?нибудь больного человека, т. е. я этого вовсе не понимаю, но я знаю, что известного развития человек может сделать это из мщения, в припадке уже очень сильного гнева… 'Посторонний сатирик '.*., знает, может, и то, как и когда получил я болезнь…. '
Писатель на всю жизнь возненавидел 'обличителей ', с которыми сражался в 60–ые годы. Карикатуры на них встречаются во многих его произведениях В 'Преступлении и наказании 'появляется пьяный сочинитель, который грозится 'изобличить '. Его бьют и выгоняют. В 'Бесах 'толпа подобных литераторов посещает салойн Варвары Петровны Ставрогиной в Петербурге. Она подписывается под протестом против 'безобразного поступка ', но вскоре и ее обличают в 'безобразном поступке '. В 'Идиоте 'автор для обличительных стишков Келлера пользуется автобиографическим материалом. В 1863 году в ^СбйсПсе ' 'Современника 'была помещена на него следующая эпиграмма:
Федя Богу не молился,
Ладно, мнил, и так!
Все ленился, да ленился
И попал впросак!
Раз беспечна он 'Шинелью '
