Гоголь. Соловьев. Достоевский

хотя восторги Страхова кажутся ему преувеличенными. «Вы спрашиваете в письме вашем, — пишет он критику, — что я читаю. Да Вольтера и Дидро всю зиму и читал. Это, конечно, принесло мне и пользу и удовольствие».

«Кандид» Вольтера, в котором так остроумно высмеивается оптимизм Панглосса, помог Достоевскому в его борьбе с утопизмом. Его «бунтовщики» восстают на разумность и справедливость мировой истории, и в их критике слышатся отзвуки вольтеровских сарказмов. За год до «Братьев Карамазовых» писатель отметил в записной книжке: «Memento. На всю жизнь. Написать русского Кандида». В философии Ивана Карамазова русское вольтерьянство находит свое завершение.

Беременность Анны Григорьевны заставляет Достоевских покинуть Италию, где они совершенно одиноки, и искать убежища в славянской стране. Они едут в Прагу, но не находят там ни одного свободного помещения; поневоле возвращаются в уже знакомый им город — Дрезден. В сентябре 1869 г. рождается дочь Любовь. Писатель жалуется на полное безденежье. «Как могу я писать, — спрашивает он Майкова, — когда я голоден, когда, чтоб достать два талера на телеграмму, штаны заложил? Да черт со мной и с моим голодом. Но ведь она кормит ребенка, что же если она последнюю свою теплую шерстяную юбку идет сама закладывать. А ведь у нас второй день снег идет (не вру, справьтесь в газетах!), ведь она простудиться может… И после того у меня требуют художественности, чистоты поэзии, без напряжения, без угару и указывают на Тургенева! Пусть посмотрят, в каком положении я работаю!» Достоевский пишет повесть «Вечный муж» для журнала «Заря» и с трудом вымаливает у редакции 100 рублей аванса. Задумывает большой роман или, вернее, серию романов и со страстью принимается за писание. «Встаю в час пополудни, — сообщает он С. А. Ивановой (14 декабря 1869 г.), — потому что работаю по ночам, да и без этого не могу заснуть ночью. От трех до пяти работаю. Иду на полчаса гулять и именно на почту, а с почты возвращаюсь через Королевский сад домой — всегда одна и так же дорога. Дома обедаем. В семь часов выхожу опять гулять и опять через Королевский сад домой. Дома пью чай и в 10 '/2 сажусь за работу. Работаю до пяти часов утра. Затем ложусь и, как только пробьет 6 часов, тотчас же засыпаю».

Замысел «Жития великого грешника» перебивается замыслом «Бесов». Писатель томится своей оторванностью от России. Он пишет Майкову (25 марта 1870 г.): «За границей я действительно отстану — не от века, не от знания, что у нас делается (я, наверно, лучше вашего это знаю, ибо ежедневно прочитываю три русских газеты до последней строчки и получаю два журнала), — но от живой струи жизни отстану: не от идеи, а от плоти ее, — а это ух как влияет на работу художественную…»

Ему во что бы то ни стало нужно вернуться в Россию: только на родине сможет он написать «Житие». «Вот еще что, — признается он С. А. Ивановой, — хочется мне ужасно, до последнего влечения перед возвращением в Россию съездить на Восток, т. е. в Константинополь, Афины, Архипелаг, Сирию, Иерусалим и Афон… Положим, деньги нечего жалеть: я бы написал о поездке в Иерусалим книгу, которая бы все воротила, а такие книги ходки, говорю по опыту».

Начинается франко–прусская война. Достоевский с отвращением пишет о немцах, которые грабят и мучат, как гуннская орда. В читальной зале он каждый вечер видит немецких профессоров, докторов и студентов, которые требуют бомбардировки Парижа. Он с презрением говорит о «молодой Германии» и утверждает, что нация, провозгласившая право меча, крови и насилия, осуждена на гибель.

Трагический 1870 год приходит к концу. Достоевский сообщает Майкову (30 декабря 1870 г.): «Да, приехать я непременно хочу и ворочусь весной наверно. Здесь я нахожусь в таком гнусном состоянии духа, что почти писать не могу. Мне ужас как тяжело писать. За событиями слежу, и у нас, и здесь лихорадочно и много прожил жизни в эти четыре года. Сильно жил, хотя и уединенно. Что Бог пошлет дальше, приму безропотно… Но если бы вы знали, какое кровное отвращение, до ненависти, возбудила во мне к себе Европа, в эти четыре года».

Припадки падучей сопровождаются периодами «тоски необычайной» и невыносимого мистического ужаса.

«Некоторое время хвораю, — пишет он Страхову (18 марта 1871 г.), — а главное тосковал после припадка падучей. Когда припадки долго не бывают и вдруг разразятся, то наступает тоска необычайная, нравственная. До отчаяния дохожу. Прежде эта хандра продолжалась дня три после припадка, а теперь дней по семи, по восьми, хотя сами припадки в Дрездене гораздо реже приходят, чем где?нибудь…»

Анна Григорьевна трудно переносит свою третью беременность: она исхудала, нервничает, не спит по ночам. Состояние мужа ее тревожит, и она прибегает к крайнему средству — предлагает ему поехать в Висбаден поиграть в рулетку.

Достоевский все проигрывает и в отчаянии ночью бежит разыскивать русского священника. На незнакомой темной улице он находит храм, который кажется ему православной церковью; хочет войти, оказывается, это синагога. В полночь он пишет жене: «Теперь эта фантазия кончена навеки… Мало того: я как будто переродился весь нравственно (говорю это и тебе, и Богу)… Не думай, что я сумасшедший, Аня, ангел–хранитель мой. Надо мной великое дело совершилось, исчезла гнусная фантазия, мучившая меня почти 10 лет. Аня, ерь, что настало наше воскресение, и верь, что отныне достигну цели и дам тебе счастье».

Действительно он пережил какое?то мистическое событие. С этого дня Достоевский больше никогда в жизни не играл. «Фантазия» исчезла мгновенно и навсегда.

Последнее впечатление от Европы было для писателя подтверждением и оправданием его христианского мировоззрения: люди, проповедовавшие рай на земле, кон чили парижской коммуной. Действительность поторопилась приготовить материал для автора «Бесов». 18 мая 1871 года он пишет Страхову: «Но взгляните на парижскую коммуну, В сущности, все тот же Руссо и мечта пересоздать вновь мир разумом и опьгтом (позитивизм). Они же лают счастья человека и остаются при определении слова «счастье» Руссо, т. е. на фантазии, не оправданной даже опытом. Пожар Парижа есть чудовищность. «Не удалось, так погибай мир, — ибо коммуна выше счастья мира и Франции». Но ведь им (да и многим) не кажется чудовищностью это бешенство, а, напротив, красотою. И так эстетическая идея в новом человечестве помутилась. На Западе Христа потеряли (по вине католицизма), и оттого Запад падает, единственно от того. Идеал переменился, и как это ясно!»

Шигалев и Петр Верховенский в «Бесах» — люди, прошедшие через опьгг па рижской коммуны.

В июле 1871 г. Достоевский получает тысячу рублей аванса из «PyccKoro вест ника» и возвращается с семьей в Россию. Перед отъездом из Дрездена, опасаясь обыска на русской границе, он сжигает ру копись «Идиота», «Вечного мужа» и первой редакции «Бесов». 9 июля он приезжает в Петербург; 16 июля у него рождается сын Федор. «Европейская ссылка» Достоевского продолжалась более четырех лет (14 апреля 1857 — 9 июля 1871 г.).

***

Анна Григорьевна сообщает в своих воспоминаниях: «Страхов усиленно приглашал моего мужа быть сотрудником «Зари». Федор Михайлович на это с удовольствием соглашался, но лишь тогда, когда окончит роман «Идиот», который так трудно ему давался и которым он был очень недоволен».

Окончив роман, он писал Страхову: «У меня есть один рассказ весьма небольшой, листа на два печатных… Этот рассказ я еще думал написать четыре года назад в год смерти брата, в ответ на слова Ап. Григорьева, похвалившего мои «Записки из подполья» и сказавшего мне тогда: «Ты в этом роде и пиши». Но это не «Записки из подполья», это совершенно другое по форме, хотя сущность та же, моя всегдашняя сущность, если только Вы, Николай Николаевич, признаете и во мне, как у писателя, некоторую свою особую сущность». Из маленького рассказа вырастает повесть в 11 печатных листов под заглавием «Вечный муж». Как всегда, первое увлечение сменяется недовольством и, наконец, отвращением. Писатель жалуется на жару во Флоренции, на припадки и безденежье. «Можете себе представить, какая это была каторжная работа, — пишет он С. А. Ивановой, — тем более что я возненавидел эту мерзкую повесть с самого начала».

«Вечный муж» был напечатан в первых двух книжках «Зари» за 1870 год. Софья Ковалевская сообщает в своих воспоминаниях, что Достоевский в 1866 г. рассказал однажды в их семье сцену из романа, задуманного еще в юности (сам автор писал Страхову, что замысел его повести восходит к году смерти брата, т. е. к 1865 году). Ковалевская так излагает содержание этой сцены.

«Герой, помещик средних лет, хорошего и тонкого образования, жил за границей, читает хорошие