вытерпел и пригрозил, что скажет Бугру. Теперь обиделся Моряк, мол, шуток не понимает, но больше не приставал. А Бугор, вооруженный сачком, с пистолетом за ремнем, охотился на зверьков. Те собрались на кухне и растаскивали кости от опрокинутого котла. Бугор ловко отлавливал их сачком, подхватывая на бегу, и водворял в отремонтированные клетки.
Только Садык не участвовал в общем созидательном труде. Он ловил кайф, развалившись в ободранном кресле напротив дверей в комнату Бугра. На коленях у него лежал обрез, в руке дымилась сигарета, а по жилам растекалась порция ханки, вколотая Бугром. Порция была средней, чтобы не 'галики' ловить, а следить за дверями. Из-за дверей раздавались голоса. Кто-то кого-то убеждал в неоспоримых преимуществах колхозного строя. По ночному каналу шел старый советский фильм. Садык не прислушивался. Он был уверен, что никто не рискнет высунуться из комнаты. Убежать шансов никаких, а заряд дроби схлопотать можно запросто. Поэтому, прикрыв глаза, он отдавался приятному действию наркоты.
Жека внимательно осмотрела израненную спину Вовца. В местах попадания дроби запеклись пятнышки крови. Одна дробина, ударив за ухом, влетела под кожу и торчала бугорком. Жека попробовала выдавить её в обратном направлении. Лежащий на животе Вовец впился зубами в подушку и весь напрягся от боли. Лучше бы этого не делал. В спину словно вонзили десяток раскаленных игл.
– Сейчас, сейчас, потерпи, милый, – успокаивала его Жека.
Проклятая дробина крутилась под кожей и никак не хотела двигаться в нужном направлении. Наконец Жека надавила на неё совсем уж неловко, дробина ушла в глубину и неожиданно вынырнула из входного отверстия наружу. Видимо, именно таким и был её первоначальный путь. Жека показала её Вовцу. Тот взглянул на окровавленный свинцовый шарик, катающийся по узенькой ладошке, и определил:
– Пятерка. – Встретив непонимающий взгляд Жеки, пояснил: – Охотничья дробь номер пять.
– А я подумала, за операцию мне пятерка поставлена, – протянула разочарованно девушка. – А это хорошо – номер пять?
– Очень, – страдальчески улыбнулся Вовец. – Была бы картечь, всего бы изрешетила. И вошла бы глубже. Из обреза стреляли, издалека, поэтому такое рассеянье широкое. Было бы нормальное ружье, уложили бы на месте. А у обреза ствола почти нет, заряд не успевает разогнаться, скорость вылета низкая, кинетическая энергия быстро слабеет…
Он даже сам удивился, как лихо изложил основы баллистики. Но тут Жека полезла кончиком складного ножичка в ранку, и Вовец вцепился зубами в подушку, заглушая стон. Девять раз лезвие погружалось в кровавые дырочки, чтобы подцепить свинцовую горошину. Всякий раз девушка приговаривала разные ласковые слова, а Вовец грыз подушку и орошал её слезами, которые сами из глаз так и выбрызгивались.
– Ну вот и все, – объявила Жека, выложив на стол горсточку дроби в бурых сгусточках подсыхающей крови. – Теперь надо раны продезинфицировать, чтобы заражения не случилось. Тут есть какой-то вонючий лосьон, 'После бритья' называется.
– После битья? – хмыкнул Вовец.
– Вот именно, – Жека рассмеялась. – Он, наверное, на спирту, сойдет вместо йода.
– Не вздумай. – Вовец уселся на кровати, повел плечом, прислушиваясь к ощущениям. Тоненькие ручейки крови потянулись из нескольких ранок. Никакого спирта. Сожжет ткани, омертвеют, долго будет заживать…
– Чем же тогда дезинфицировать? – спросила Жека.
– Перекисью водорода, марганцовкой, на худой конец, сойдет и зеленка.
– Все-то он знает! – саркастически заметила девушка. – Может, знаешь, где все это лежит?
– Знаю, – кивнул Вовец, – у меня в рюкзаке, но он далековато будет. Ладно, сейчас подсохнет, обмоем с мылом, высушим и забинтуем, а, может, и так сойдет.
– Ну, сиди, засыхай. Расскажи ещё раз, что Петя говорил, только подробнее, со всеми интонациями.
И Вовец в третий раз принялся рассказывать, стараясь припомнить все нюансы. Жека слушала молча, не перебивала, только кивала головой. Когда рассказ закончился, она ещё некоторое время сидела с серьезным видом, потом сказала:
– Значит, Жанна там с ним сидела и суфлировала. Чего и следовало ожидать. Танк в брильянтах. Обрадовалась, накатила. Никогда Петьке этого не прощу. Нашел случай отделаться. Как своих партнеров подставляет и кидает, так и со мной…
– Не переживай так, – Вовец накрыл её ладонь своей. – Вот увидишь, все наладится.
– Не хочу. – Она сильно сжала его пальцы. – Давай, я тебе лучше спину обмою.
Поднялась и потянула его за руку. Он встал и пошел, как на буксире, за занавеску душа. Спина слегка ныла. Так ноют свежие порезы на пальцах. Жека пустила воду, издалека дотягиваясь рукой до вентилей, отрегулировала, стараясь не намочить рукава своей рубашки. Скомандовала:
– Становись!
– В брюках, что ли? – удивился Вовец и глупо улыбнулся.
– Все лишнее снимай, – продолжала командовать Жека. – Ничего, я не стеснительная.
Видя, что тот колеблется, принялась расстегивать ему ремень. Вовец схватился за него с торопливым испугом. Жека рассмеялась.
– Что ты как маленький? Ну, повернись спиной. Другой бы сам из штанов выпрыгнул, без всякой помощи, только скажи. Взрослый мужик, а ломаешься, как девочка. Ты что, первый раз замужем? Так и быть, отвернусь.
Вовец махнул рукой и сбросил с себя всю одежду, что ещё оставалась. Жека демонстративно стояла спиной к нему, скрестив руки и уставясь в дальний верхний угол. Вовец вошел под теплые струи, блаженно закрыл глаза, расслабляясь. Сзади зашуршала полиэтиленовая штора. Нежная ладонь легла на плечо, скользнула вдоль позвоночника, задержалась у крестца, поднялась в обратном направлении. Вовец замер. Одной рукой девушка придерживала его за плечо, а другой осторожно обмывала ранки, эти крохотные оспины, рассыпанные по спине.
Приятное, радостное чувство овладело им. Он смотрел, как в круглое отверстие в полу убегает розовая пена, и готов был вот так по капле сцедить всю свою кровь, лишь бы тонкая ласковая рука лежала у него на плече, а другая нежно касалась спины. Вдруг её руки скользнули по бокам, плавно пробежали по груди, по животу. У него непроизвольно напряглись все мускулы. Пальцы Жени нетерпеливо и сильно прошлись по квадратикам мышц его напряженного брюшного пресса.
– Какой ты, – прошептала она, – такой худенький, а сильный. Повернись ко мне.
Он повиновался. Жаркая дрожь прокатилась от макушки до пяток. Смущаясь, он взглянул ей в глаза. Они сияли радостным ожиданием. Мокрые волосы прилипли к смуглой шее и плечам. На загорелом теле выпукло светились жемчужным светом груди, как две полные луны. Острые розовые сосцы, окруженные сияющим светло-коричневым ореолом в мелких зернышках, ткнулись ему в грудь, и острое желание пронзило его знобящей волной. Она прижалась к нему всем своим разгоряченным телом: узким твердым животом, крепкими сильными бедрами спортсменки, тоже вся затрепетав от возбуждения. Ее припухшие влажные губы нашли его губы, и острый дразнящий язычок проник, ища, требуя ответного движения и ласки. Они чуть не задохнулись от долгого поцелуя и объятий, а когда их горящие губы разомкнулись, она прошептал, прерывисто дыша:
– Хочу быть твоей…
Закрывающиеся глаза её были полны изумрудным туманом. И губы их снова сомкнулись в поцелуе, бесконечном и жарком, как сама страсть. Не разжимая объятий, в потоках сбегающей воды, они продрались сквозь прилипающий полиэтилен шторы и упали на смятую постель…
Они открыли счастливые глаза, сдерживая дыхание и частое сердцебиение, улыбнулись друг другу, расслабились и почти мгновенно уснули. Именно так засыпают влюбленные. И никак иначе. Проснулись они тоже одновременно. Вовец дотянулся до часов. Ого, уже четвертый час! Пора за дело. Надо выбираться из этого каземата. Враг может придумать десятки способов выкурить их отсюда. Значит, надо его опередить.
Вовец, нежно поцеловал Жеку в солоноватое плечо, живо оделся и направился в душевую, выключив по пути мельтешащий экран телевизора. Его интересовал путь водопроводных труб сквозь кафельную
