себя записывает и родственников, а они только расписываются. И ручку хозяин берет свою.
Вот почему у копировщиков целый запас шариковых и перьевых ручек с чернилами всех цветов и оттенков. Приличный подписной лист не должен выглядеть слишком красиво, это подозрительно. А ещё сборщик подписей ставит птичку там, где люди должны расписываться. Но люди все равно ошибаются. Эти птички, ошибки, повторные подписи в соседней графе – свидетельство большой и трудной работы сборщика, 'охотника за скальпами'. Да и сами листы выглядят не лучшим образом. Потасканные, с загибающимися краями, захватанные рабочими руками – сразу видно, много дней трудился 'охотник', уговаривая людей поделиться подписью.
Поэтому копировщики прямо на листах обедают, швыряют их куда попало, складывают пополам и носят в карманах пальто. Это все придает бумагам драгоценную подлинность. Ведь избирком проверяет только те подписи, которые вызывают подозрение. А подозрительными как раз выглядят чистенькие, гладенькие, ровно исписанные, где перечислены поголовно все жильцы большого дома, словно ни один не отказался, и все до единого сидели в своих квартирах, дожидаясь, когда же придут за их однообразными автографами. Подделки тут не заметит только полный идиот или тот, кто не хочет ничего замечать.
На продукцию фирмы Горелова рекламаций не поступало ни разу. Если клиент платил хорошо, нанимая Бюро социальных технологий для ведения своей избирательной кампании, Горелов старался и подписи собирать подлинные. В последнее время его 'охотники' стали их просто покупать. Посреди двора ставится машина с командой. Достаточно нескольким старушкам дать по червонцу за подпись, как вскоре выстраиваются хвосты из местных жителей с паспортами. Есть, конечно, наглецы, которые требуют в качестве гонорара за свою загогулину, выведенную трясущейся рукой, целую бутылку водки, но им доходчиво объясняют, что бутылку дают в день голосования за правильно отмеченный бюллетень, и посылают подальше. Пошмыгав носом, любители водки соглашаются на 'чирик', но требуют клятвенных заверений, что бутылка на выборах будет.
С мелкими и бедными, а также шибко скупыми заказчиками, Горелов не особенно церемонился, правда, предупреждал, что гарантии подлинности подписей не дает. А в московские штабы отвозил и продавал минимум девяносто процентов 'липы'. Ничего, сходило за милую душу.
Горькие слезы обиды душили Славку. Он сдерживался из последник сил, чтобы впервые в жизни не завыть в голос. Стоя у чугунной ограды набережной, смотрел на Городской пруд, подернутый тонким, ломким ледком, и пытался проглотить соленый комок, застрявший в горле. Вначале хотел просто напиться, нажраться до полной потери чувств, чтобы все забыть и ни о чем не думать, но в карманах не отыскалось денег, кончились. Надо было добираться до тайника с деньгами, а выйти на люди с таким лицом он не мог, стыдился. Малолюдная набережная оказалась самым подходящим местом, чтобы прийти в себя.
Постепенно к Славке вернулась способность мыслить, и он принялся рассуждать. Следовало разобраться в ситуации, сделать правильные выводы, наметить жизненные цели и пути их достижения. Свои отношения с Таней он оценил как безнадежные, а свое поведение как идиотское. После этого легко убедил себя, что если жирная горилла с 'мерседесом' девушке дороже альпиниста, то и не о чем жалеть. Боль и горечь задвинул в самый дальний уголок души, где они и остались тлеть, как угольки – жалкие остатки некогда жаркого костра любви (именно в таких выражениях Славка думал о происшедшем, по- другому не умел). Но эти угольки не согревали, а жгли душу.
Жизненные цели возникли сами собой, как результат проглоченной обиды: надо стать знаменитым и богатым, чтоб Танька возненавидела себя и свою гориллу, рыдала и просила прощения. Легче всего стать знаменитым, поскольку в этом деле у Славки имелись бесспорные успехи. Он уже покорил два гималайских восьмитысячника, осталось забраться на остальные, и его имя будет вписано золотыми буквами в книгу подвигов человечества. Что касается богатства, то это дело Славка разумно отложил на более поздний период жизни. Что ни говори, а знаменитому альпинисту разбогатеть гораздо легче. На одной только рекламе туристического снаряжения можно озолотиться.
Сейчас у него имелась в запасе приличная сумма. Если эти рубли обратить в доллары, то на три похода в Гималаи вполне хватит. Причем свободные деньги в перерыве между экспедициями можно пускать в оборот, получая какую-то прибыль. Следовало срочно связаться с ребятами-альпинистами, сообщить, чтобы его тоже включили в состав группы на весеннее восхождение.
Славка, с просветлевшим лицом, наскреб по карманам мелких денег, чтобы купить в киоске телефонный жетон, и позвонил старому своему приятелю Рому.
Но услышанные новости сразу заставили его забыть и про горы, и про славу с богатством.
За последние дни были жестоко избиты трое его друзей-альпинистов. От них требовали сведений о Славкином местопребывании. Но ребята попросту не знали о нем вообще ничего. Били их квалифицированно: по почкам, печени, кобчику, пинали по лодыжкам – очень больно, а следов никаких. Пообещали, что в следующий раз таким же манером обработают жен или детей, если парни не разыщут и не сдадут им Славку. Ромыч разговаривал отчужденно, сквозь зубы, и только под конец спросил:
– Ты что, долгов наделал и прячешься теперь?
– Ромыч, да ты что? Когда я друзей подставлял? – Славка расстроился. Помнишь, мать у меня живьем сожгли? Я попробовал выяснить, кто это сделал, раз милиция не хочет. Вот с тех пор это все и тянется. Кто из ребят пострадал? Я попробую как-то их прикрыть. На себя приму, что ли…
Избитыми оказались ребята, с которыми он в прошлом году брал с западного склона Чо-Ойю, а перед этим ещё два пика пониже. О них тогда во всех местных газетах сообщили, по телевиденью показывали. Правда, двоих новосибирцев, тоже членов команды, когда те домой возвратились, сам губернатор встречал, а Володьке из Красноярска местная власть даже квартиру выделила. Но Славка с ребятами и не претендовали ни на что, не за призом на гору лазили, а чтоб небо потрогать.
Он решил не откладывая зайти к Барибалу – Боре Балину, старшему команды и по возрасту, и по должности. Мужик рассудительный, надежный, умеющий слушать и способный понимать. Он преподавал на вечернем факультете Политеха и днем должен находиться дома.
В Северной Америке, кроме всем известного бурого гризли, водится ещё один вид медведей – черный или барибал. От своего могучего родственника он отличается не только окраской, но и более скромными габаритами. Естественно, что барибал миролюбив, скромен в питании и, можно сказать, слегка интеллигентен. Но Боря Балин получил свое прозвище исключительно из-за созвучности имени и фамилии.
Единственное, что в какой-то степени сближало его с североамериканским тезкой, так это чернявость. Больше ничего медвежьего в его облике и характере не обнаруживалось. Сухощавый, подвижный, он успевал сделать три дела там, где другой одно с трудом осиливал. Если же дело не ладилось, Барибал никогда не злился и не раздражался, тем более не срывал дурное настроение на ком-нибудь другом. Да и не видел его никто в дурном настроении. Даже в самой тяжелой ситуации он неизменно оставался спокоен и оптимистичен.
Еще Барибал обладал редким талантом примирять людей психологически несовместимых. В его команде никогда не возникало конфликтов и ссор, все альпинисты делали одно общее дело, и даже споры не вспыхивали. Чего греха таить, бывает, что великолепно подготовленные экспедиции терпят провал ещё на полпути к вершине, когда в команде начинается разброд и нездоровое соперничество. Каждый хочет во что бы то ни стало взойти на вершину и потому экономит силы, всячески увиливая от черной работы по прокладке маршрута и установке промежуточных лагерей. В итоге маршрут так и оказывается непроложенным, а команда распадается на враждебных индивидуалов.
Когда-то давно, Славка в то время ещё был сопливым пацаненком и глазел, как другие лазают по скалам, Барибал предложил ему попробовать свои силы на гранитной стене, а потом позвал заниматься скалолазаньем всерьез. Так Славка оказался его 'крестником'. С легкой руки Барибала через несколько лет он стал настоящим альпинистом, так что Боря Балин, который был старше Славки лет на двенадцать, был ему и учителем, и другом, и, в какой-то степени, даже заменил отца. Впрочем, держался он с ним на равных, не поучал, не воспитывал, а просто подавал пример. А Славка, подражая, усваивал жизненные принципы, а не только учился по горам ходить.
В альпинистских кругах Барибал ещё славился как выдающийся стратег и тактик. Он скрупулезно
