уставился, протер глаза, узнал и махнул рукой, мол, иди, сейчас отопру. Вовец стал обходить дом, чтобы снова оказаться возле дверей веранды. Он вышел из-за угла и замер. Среди грядок стоял человек в камуфляже с винтовкой наперевес. Он резко повернулся, заслышав шаги, и направил ружейное дуло на Вовца. Это был один из людей Ченшина. Вовец его вспомнил. Тот держал его на прицеле точно так же, как сейчас, возле изумрудной шахты.
Тут брякнул засов, распахнулась дверь веранды и на пороге появился всклокоченный Адмирал в семейных трусах, в линялой майке и с ружьем. Он вскинул приклад к плечу и крикнул:
– Брось! Не балуй!
Двужильный нажал спуск, выстрелив прямо от пояса. Пуля ударила Вовца точно в грудь, отбросив обратно за угол дома. Браконьер развернулся, намереваясь расстрелять и старика, но Адмирал успел раньше. Грохнуло ружье, выбросив длинное пламя и облако дыма. Браконьер выпустил винтовку, отступая назад и покачиваясь, прижал руки к лицу. Между пальцами проступила кровь, закапала на зеленые пучки прорастающей моркови. Двужильный согнулся и побрел к забору, едва приподнимая ноги. Через несколько шагов он упал в борозду между грядок и судорожно задергался в долгой агонии. Никто не хочет умирать на рассвете. На рассвете особенно хочется жить.
Адмирал возвратился на веранду, тяжело сполз спиной по стене, сел на корточки. Приклад ружья брякнул в пол между колен. Старик крепко стиснул ружье обеими руками, уперся в него лбом и зажмурился. Но из-под век все равно выбились быстрые слезы, а плечи сотрясала крупная дрожь.
– Слышь, Германыч, ты чего?
В дверях появился Вовец, привалился к косяку. Восходящее, пока еще низкое, солнце било ему в спину, слепило Адмирала, который сквозь слезы не мог видеть кровавое пятно на грязной футболке Вовца. А тот, прерывисто дыша, держался за грудь и морщился от боли.
– Я же, – всхлипнул Адмирал, – я же человека убил.
– Брось, – Вовец опустился рядом, скорчился, опустив плечи, – стоит ли из-за какого-то дерьма самому так убиваться? Он бы тебя грохнул и высморкался, а ты слезы льешь.
– Да как ты не понимаешь? – Старик выпустил ружье, оно с грохотом упало на пол. Обхватил голову руками, словно спрятаться хотел от всего приключившегося, закачался из стороны в сторону. – Как же мне теперь жить? Под старость лет наказал Господь…
– Ты тут посиди, а я сбегаю посмотрю, – поднялся Вовец.
Потирая грудь, вышел в огород. Боль постепенно отпускала. Пуля браконьера врезалась в узел с изумрудами, надетый спереди. Удар оказался настолько силен, что сбил Вовца с ног, а острые края кристаллов изодрали майку и кожу под ней. В общем, обыкновенное чудо. Изредка бывает.
Охотник не подавал признаков жизни. Вовец поискал пульс на безвольной, липкой от крови руке и понял – готов. Он вернулся к дверям и вытащил из замочной скважины связку ключей. Адмирал по- прежнему раскачивался и что-то горестно бормотал. Вовец не стал его отвлекать, а принялся подбирать ключ к замку на сарае. Подобрал и распахнул створку. Изнутри тупо сверкал фарами лупоглазый самодельный тракторишко. Вовец подобрал какие-то старые брюки, перемазанные в краске, и вернулся к мертвецу. Просунул штанину тому под грудь, намотал на руку. То же сделал с другой. Приподнял убитого на этой лямке и поволок между грядок в сарай. Опустил на земляной пол, подсунул скомканные штаны под окровавленное лицо, чтоб меньше растекалось. Вовец прибрал в дровяной сарай винтовку и рюкзачок, обнаруженный возле малинника. Запер сарай и вернул ключи на место. Хозяин все продолжал свои моральные мучения и самоистязания. Похрустывающий узел с изумрудами Вовец тоже пристроил в чуланчик в конце веранды. После этого принялся отпаивать хозяина. В доме, небогатом мебелью, единственным местом, где могли оказаться лекарства, была тумбочка под телевизором. Там в ящике среди разной ерунды Вовец нашел корвалол, валидол и, главное, настойку валерианы. Ему удалось успокоить Германыча, напоить не только лекарствами, но и чаем. Заодно и сам поел, благо, в погребе оставался огромный запас продуктов, завезенных в расчете на долгую летнюю экспедицию. Но хозяина заклинило на том, что он убийца, совершил преступление и должен отвечать.
– Вот интеллигент хренов! – разозлился Вовец. – Когда боеголовки ядерные рассчитывал, небось не комплексовал, что полпланеты выжечь может, а тут вон какую достоевщину развел! Студент Раскольников, едрена мать!
Но все уговоры оказались бесполезны. Адмирал твердо решил явиться в милицию с повинной и, считая, что совершил убийство с целью самообороны, надеялся на снисхождение суда. И если даже снисхождения не будет, совесть его успокоится. Мимо дома деревенским проулком пошли городские садоводы, приехавшие в свои коллективные сады на бывшем торфянике. Утренний поезд пришел. Адмирал еще больше расстроился, сообразив, что не успеет на станцию до отхода поезда, чтобы уехать в райцентр. Решил ловить попутку на шоссе и незаметно выскользнул за калитку. Только через несколько минут захлопотавшийся Вовец заметил его отсутствие, но махнул рукой, не стал догонять и возвращать. Следовало приготовиться к визиту милицейской бригады. И тут калитка скрипнула, и во двор ввалился Клим. Он узнал из вечерних телевизионных новостей местных телеканалов о дерзком нападении на лесорубов и поджоге неких построек среди леса и утренним поездом поспешил в Крутиху, переживая за Вовца.
Милицейская машина из райцентра прибыла только к обеду. Приехала дамочка-следователь, лейтенант в штатском и капитан в форме. Адмирала, само собой, тоже привезли. В райотдел он попал быстро, но там застрял. Опергруппа выехала на какую-то кражу, и он ее дожидался три часа, мучаясь от казенной атмосферы и духоты в пустом кабинете с решетчатыми окнами, куда его на всякий случай поместили писать явку с повинной. Сейчас вид у Адмирала был неважный, он подрастерял свою всегдашнюю молодцеватость и даже немного спал с лица.
Из дома навстречу опергруппе вывалился Вовец с соленым огурцом на вилке, раскрасневшийся и веселый, прямо из-за стола.
– Ну наконец-то! – заорал радостно. – А мы ждали, ждали, да так и сели завтракать. Германыч, ты чего убежал не евши?
– Что тут вообще творится? – возмутился милицейский капитан, промокая платком изнутри околыш фуражки. Ткнул пальцем в Вовца: – А ты кто такой? Где труп? Где оружие?
– Я – Меншиков! – веско ответил Вовец, словно был тем самым Меншиковым, который приятельствовал с царем Петром. – А труп там, – махнул в сторону дома, – закусывает. И выпивает, естественно. Айда за мной. Все сюда! – Указал направление огурцом.
Ружье валялось на веранде у стены. Капитан понюхал ствол, тухло пахнущий сгоревшим порохом. Переломил стволы, посмотрел на донышко стреляной гильзы, торчащей из казенника, убедился, что капсюль насечен курком. Ружье закрыл и глянул на номер, словно помнил на память все ружья района. Не глядя, сунул оружие лейтенанту:
– Оформить изъятие.
В доме на столе стояла любимая сковорода Адмирала размером с банный таз, наполненная жареной картошкой, трехлитровая банка с огурцами, еще какие-то консервы и пара раскупоренных бутылок водки. Прямо на клеенке в шеренгу выстроилась дюжина краснощеких редисин, а на дощечке зеленела мелко порубленная петрушка. Клим, тоже веселый и изрядно подвыпивший, расставлял дополнительные стаканы. Радостно бросился навстречу Адмиралу.
– Германыч, здорово! Мы тут похозяйничали у тебя. Ты чего убежал, чудак? Шуток, что ли, не понимаешь?
– На службе не пьем, – недовольно сказал капитан, но стакан взял, повертел и со вздохом поставил на место, – подозреваемому тоже нельзя.
– Да какой подозреваемый? – засмеялся Вовец. – Дядя Саша, прости нас, гадов, за гнусную шутку, но вот ей-богу не думали, что ты сдаваться побежишь. Думали, труп начнешь прятать, на огороде закапывать. Хотели вместе посмеяться. Извини, не поняли, что ты такой совестливый окажешься. Таких людей уже вроде как и не осталось больше, а ты вон чего…
– Стоп, – громким голосом прервал его капитан, хлопнув ладонью по пустому стакану, – рассказывай все по порядку. Пока без протокола.
– Ну, вот – шутка дурацкая, – начал Вовец. – Дядя Саша, то есть гражданин Егоров, пенсионер, не
