припомнят прежнее и спляшут на костях.
Так отстраненный от всех дел капитан Хабибулин, подозреваемый в получении взяток, неожиданно оказался начальником подразделения с помпезным названием 'Специальный отдел по борьбе с незаконным оборотом драгоценных камней'. Ему в помощь были присланы трое таких же штрафников.
Еще одно совещание, на профессиональном языке участников называемое 'стрелка', состоялось глубокой ночью в малоизвестной баньке. И не в целях конспирации, а просто у них там все деловые встречи проходят, офис, можно сказать, да и время самое рабочее. Как обычно, кроме сауны, бассейна и ванны-джакузи, наличествовали все прочие необходимые офисные принадлежности: водка 'Абсолют', ликер 'Амаретто', греческий коньяк 'Метакса', баночное пиво, ветчина, тоже баночная, копченая кета и очень много жареных фисташек в целлофановых пакетиках – всё по высшему разряду. Из дальнего угла чайной комнаты доносились магнитофонные всхлипы 'Поющей братвы'.
По причине серьезности делового разговора сегодня здесь не болтались девки, секретарши, так сказать. За дубовым столом в глубоких пухлых креслах, обтянутых мягкой темно-зеленой кожей, сидели три участника совещания. В своем кругу их звали Кентавр, Дыба и Шуба.
Первый был похож на изнеженного римского патриция, и вовсе не потому, что завернулся в простыню на античный манер, словно в тогу. Молодой, лет тридцати – тридцати трех, холеный, начинающий полнеть, он держался с подчеркнутым аристократизмом, не матерился и соблюдал правила светского поведения за столом. Он с интересом осмотрел плоскую бутылку 'Амаретто', словно впервые в жизни держал подобную в руках, почитал надписи на этикетках и с едва заметной усмешкой поставил на место. 'Метаксу' он только приподнял за пробку двумя пальчиками с ухоженными ногтями, поглядел на неровно приклеенную этикетку и брезгливо опустил на стол. Бутылку 'Абсолюта' он перевернул, взглянул на выпуклые буковки донышка и удовлетворенно плеснул в широкий низкий стакан. Закусывал исключительно кетой. К банкам пива и ветчины даже не прикоснулся, а фисташки не удостоил взглядом. Видимо, в его патрицианском представлении они числились в одном ряду с семечками и уличными беляшами с мясом неизвестных животных.
Кентавром его прозвали лет десять назад, когда он, будучи рядовым инструктором райкома комсомола, пахал, как лошадь, но и головой работал будь здоров. Тогда и свела жизнь Кентавра и Дыбу.
Сейчас Дыба сидел напротив него за дубовым столом, тянул водку, закрашенную темным ликером, и жрал толстые ломти баночной ветчины. Одну банку уже прикончил, сейчас разделывался со второй. 'И это бывший директор ресторана! – мысленно сокрушался Кентавр, глядя на пухлощекого партнера. – Наверное, в тюрьме вкус испортил.' Дыба был его ровесником, но выглядел на десять лет старше, поскольку действительно отмотал срок на зоне за хищение в особо крупных размерах. Директором ресторана он стал в двадцать один год, сумев не только к этому времени стать членом КПСС, но и отмазаться от армии. Впрочем, директоров ресторанов, по слухам, в армию не призывают, так же, как секретных физиков, – те и другие слишком нужны на гражданке. Правда, через несколько лет жизнь дала трещину, попал под суд.
У одного имелись связи в верхах, у другого в низах. Оба стали соучредителями и совладельцами Евразийской торговой компании, акционерного общества 'Ювелирное дело', банка, брокерской конторы и еще кое-чего не столь весомого и доходного. Оба приняли активное участие в интриге с приватизацией 'Изумрудных шахт' и урвали солидный пакет акций, предусмотрительно раскиданный между собственными предприятиями. При этом их совершенно не волновали мизерные дивиденды. Зато значительная часть добываемого изумрудного сырья приобреталась Евразийской торговой компанией и 'Ювелирным делом'. Камни гранились, вставлялись в изделия, продавались, и не только в Екатеринбурге, но и в Москве, и в Питере, и в других местах. Но имелось и еще несколько каналов реализации. Например, партии камней оптом брали чеченцы и прочие кавказцы, любившие или вынужденные все свое носить с собой. А еще приличные коллекции изумрудов и бериллов сдавались в банки в качестве залога. Под них брали огромные кредиты и крутили эти деньги с максимальной скоростью. И для монополистов было очень важно поддерживать высокую цену и высокий уровень ликвидности.
В последнее время сбыт начал падать, и это не было сезонным или экономически объяснимым явлением. Рынок подрывался демпинговыми ценами. Неизвестно откуда взявшиеся дешевые изумруды низкого качества, дрянной кустарной огранки и бледного цвета все-таки смутили многих покупателей. Забеспокоились и банки, думая, что переоценили залоги. Следовало срочно подавить конкурентов. Дело осложнялось тем, что не удавалось обнаружить источник поступления изумрудов. Камни продавали гранильщики, купившие сырье у одного и того же поставщика, но как его отыскать, не знали. Единственное, что удалось выяснить – кристаллы из неизвестного месторождения, расположенного западнее Балышевки. Местность необходимо прочесать и очистить от хитников. Для выполнения этой грубой миссии и был приглашен к дубовому столу переговоров лидер одной мелкой тагильской преступной группировки некто Шуба.
Шуба не строил из себя патриция и интеллигента. Обернул простыню вокруг бедер и плюхнулся в кресло. Его плоскую грудь украшала оригинальная татуировка – профиль товарища Ленина. Можно подумать, он был когда-то гораздо большим фанатиком коммунистической идеи, чем сидящие рядом номенклатурные кадры. На самом деле татуировка означила 'Вождь Октябрьской революции', сокращенно ВОР, и являлась своеобразной формой записи паспортных данных. Две восьмиугольных звездочки, выколотые на ключицах, говорили о том, что их обладатель – ярко выраженный 'отрицало', носитель воровских традиций, противостоящий служителям закона, борющийся с ними всеми доступными средствами. О больших успехах и достижениях в этой борьбе свидетельствовал витой погончик офицера гестапо, синевший на левом плече и снабженный бахромой эполета.
Шуба, по документам гражданин Шубин, из своих двадцати восьми лет десять парился на нарах и сейчас начал входить в авторитет. Полтора года назад, откинувшись с зоны на свободу, он осел в Нижнем Тагиле и получил от местных авторитетов в вотчину одну из дальних городских окраин, по сути пригород. Город с шестьюстами тысячами жителей был давно поделен, и, чтобы крутой Шуба не начал хищничать на чужих территориях, ему и выделили участок, назначив, в сущности, бригадиром без бригады, но подогрев деньгами и помощью, выразившейся в зверском и беспричинном избиении одного из верховодов окраинной шпаны, чтобы запугать и поставить на место остальных. Шпана безоговорочно признала лидерство Шубы.
Но местность оказалась слишком бедной. Частные халупы, населенные нищими пенсионерами, убогие шлакоблочные клоповники и ни одной фирмы для обложения 'налогом'. А надо не только самому харчиться, но и в воровской общак отстегивать. Оставалось единственное: ставить торговые киоски, 'палить' водку из технического гидролизного спирта и водопроводной воды – разворачивать, одним словом, бизнес. Но интеллект Шубы был способен освоить только самый примитивный бизнес – дать в морду и потребовать за это деньги. Да и местечковая шпана скорее сама выжрала бы 'гидрашку', чем стала клеить этикетки и закатывать пробки. Если бы у них имелись способности хотя бы к такой работе, пацаны бы работали, а не шакалили по сараюшкам и подворотням.
Завистливо поглядев в сторону города, дымящего заводами, торгующего и производящего товары, Шуба сплюнул и отвернулся. Нельзя лезть в угодья старших и сильных – башку свинтят. Он посмотрел в другую сторону: нищие деревеньки, зачуханные станции и грандиозные отвалы. На отвалах копошились чужие. Шуба втянул ноздрями воздух, почуял невнятный запах добычи и скомандовал: 'Фас!'. Чужих прогнали. Оказалось, что среди них затесались и свои, тагильские. Через недельку, разведав дорогу, они пришли к Шубе на поклон. Лидер оказался жадным, переговоры шли трудно, но договорились. Шуба получил долю в неучтенной прибыли малого предприятия 'Малахитовая шкатулка', а оно – монополию на добычу тагильского малахита.
К тому времени малахитовую нишу на уральском рынке камне-самоцветного сырья в основном заполнял малахит из Заира по шестьдесят долларов за кило. Но крупнополосчатый африканский камень ни в какое сравнение не шел с уральским – тонкоузорчатым, шелковым, сочно-зеленым. Из привозного сырья точили бусы и вставки в дешевую бижутерию. В серебро оправлялся только местный камень. После оккупации высокогорского отвала бандой Шубы цены на красивый тагильский малахит удвоились. Шуба купил себе и своим бойцам несколько подержанных автомашин, возомнил себя гением рэкета и кинулся подминать под себя добычу камня. Не тут-то было! Это голый отвал возле своего дома можно из окошка контролировать, а по лесным дорогам хиту гонять – дохлое дело. Тем не менее, слава Шубы быстро докатилась до
