шкуру, а ему вслед за наглядной агитацией предложили на выбор: такая же «весёлая» смерть или служба, теперь уже на стороне Баку и практически задаром. Стоит ли говорить, что скопленные за год войны деньги также накрылись медным тазом, перекочевав в чей-то бездонный карман. Что оставалось делать? Только покориться судьбе и вновь окунуться в кровавую круговерть… Долгие шесть месяцев Артём ползал под прицелами новых хозяев по передовой, обезвреживая им же иногда и поставленные мины.
А потом сбежал. Юркнул за выступ скалы и пригибаясь под градом летящих вдогонку пуль, ушёл в горы. Вот только куда податься нищему, без денег и документов в кармане мужику?.. Разве что, в Абхазию… Там тоже воевали. Гордые абхазы сражались против таких же гордых грузин. И совсем уже непонятно было, на чьей стороне правда. Однако Майор вдруг поймал себя на мысли, что ему на это по большому счёту наплевать. У каждой стороны своя правда, глубоко аргументированная и научно обоснованная целыми легионами историков, правоведов и государственных деятелей. Оказывается, все они знали эту правду с пелёнок, видимо, всосали её с молоком матерей.
Странно только, что остальной народ, тот, который с оружием в руках шёл теперь на бывших соседей и односельчан, услышал о ней только теперь, когда великая империя рухнула и каждый бывший секретарь обкома возомнил себя Господом Богом.
Несколько месяцев на минах Майора взрывались грузинские БТРы и ополченцы, а под Новый Год встельку пьяный Руденко нос к носу столкнулся с тем самым приятелем, когда-то, иногда казалось, что в другой жизни, притащившим его в забытое богом Приднестровье.
— Привет.
— Привет.
— Всё воюешь?
— А ты?
— Как видишь.
Артём уже давно не питал злости к армейскому знакомцу. Перегорело. Сердце остыло и покрылось толстой корочкой равнодушия.
К себе и другим. Ставя свои мины и снимая чужие, он чувствовал себя на работе. Так же, как кузнец, монотонно раздувающий надоевшие до чёртиков меха, или бухгалтер, остервенело подбивающий свои «сальдо-бульдо». В конце-концов он действительно работал, делал то, чему его всю жизнь учили. И какая разница, чья нога наступит на поставленную им мину. Главное, как и полагается за работу, ему платят. Вовремя и весьма прилично. Достаточно для того, чтобы через годик послать всех к чёртовой бабушке и уйти на заслуженный отдых. Вернуться в родной город, к полузабытой жене и окончательно повзрослевшей дочке.
На отправленные домой письма так никто и не ответил. Зато пришла весточка от родителей. Вернее, от матери. Отец, оказывапется, умер ещё прошлым летом, когда Артём разминировал поставленные им же заряды в Карабахе. Всё случилось до обидного просто. Спокойно ехал себе на стареньком «жигулёнке» и попал под лобовую атаку сошедшего с ума «ленд круизера». Короткий миг и — всё! Не надо никаких мин, никаких фугасов. Просто хлебнувший «с устатку» нувориш и мощный, как танк, джип…
Артём напился. Напился безобразно, до потери памяти и кровавых соплей из разбитого чьим-то крепким кулаком носа. А когда пришёл в сознание, то увидел себя мокрым, сидящим в луже воды, в окружении бородатых мужиков с зелёными повязками на головах. Один из них, широкоплечий круглолицый здоровяк, протянул Артёму руку и помог встать.
— Жив, кунак? — похлопал он по мокрому плечу Майора. В голосе сквозил явно не здешний акцент.
— Что за горе у тебя, дарагой?
— Отец умер.
— Извини, брат. Мои соболезнования.
Акцент оказался чеченским, а звали бородача Шамиль. Во главе чеченского батальона он сражался за независимость «братьев-абхазов».
Потом они пили вино. Тогда ещё будущий грозный боевик не придерживался строгих норм шариата и позволял себе пропустить стаканчик-другой. Разомлевший «на старые дрожжи» Артём плакался Шамилю в жилетку:
— Матушка уже старая. А на руках ещё Васька, брательник. Совсем пацан. Младшенький он у нас, поздний. Мать его почти в сорок родила.
— Ничего, дарагой. Разобьём грузин, вернёшься домой и поможешь матери с братом.
— Деньги надо. Ваське на учёбу, матушке на старость. А ещё жена с дочерью…
…Абхазию они отстояли. Только без старого армейского приятеля. Тот погиб, накрытый прямым попаданием снаряда. Хоронить было практически нечего. Кровавые ошмётки сбросали в плащ-палатку и присыпали в бездонной яме братской могилы. А оставшиеся в живых помянули товарища глотком спирта из фляги и разъехались по домам. Правда, у Артёма его уже не оказалось. Пока он нашпиговывал смертью Кавказские горы, жена успела подать заявление на развод, а заметно подросшая дочь дичилась и совсем не узнавала отца.
Заработанные деньги Майор поделил поровну: Одну половину отдал жене, вторую отправил матери с братом. Себе оставил только на самое необходимое. Надо ведь было устанавливать утерянные документы и оплачивать съёмную квартиру. Вскоре встал вопрос о работе. Странно, но за несколько проведённых на окраинах бывшего Союза лет, Артём напрочь забыл, что где-то существует мирная жизнь, без взрывов и стрельбы, без ежеминутного риска схлопотать пулю снайпера или угодить под миномётный обстрел. И в этой мирной жизни существует огромное множество совершенно мирных профессий: строитель, водитель, токарь, пекарь… Вот только ничего подобного Артём делать не умел. Он мог мастерски ставить мины, мог также ювелирно их обезвреживать. Мог палить из автомата, а при необходимости и из снайперской винтовки… Последнее похуже, но мог. А вот строить дома, печь хлеб или торговать на рынке — нет. Не научился. Да и желания особого не имел. Он привык рисковать, привык жить под кайфом адреналиновых инъекций, и в толпе праздно шатающихся горожан ему было скучно. Смертельно скучно.
Но надо было как-то жить, обустраивать своё, теперь уже холостяцкое бытие. Катастрофически не хватало денег. Вернее, хватало только на водку. Отпахав смену на стройке разнорабочим, Артём приходил в пустую квартиру и начинал пить. Потом, когда хмель брал своё, он откидывался спиной на прохладный кафель кухонной стены и засыпал. Снились ему горы и война. И то, и другое незаметно вошли в его плоть и кровь, став единственно темой воспоминаний. А ещё иногда матушка и младший охламон, Васька. Майор просыпался, жадно тянул из пачки сигарету и материл себя последними словами. Сука, свинья неблагодарная! Надо съездить домой, проведать матушку. Годы идут, и она не молодеет.
А каналы телевидения и страницы газет пестрели сводками с Балкан. Бывшая Югославия благополучно отдала Богу душу и запылала кострами междуусобных войн. Артём смотрел на экран телевизора, глуша в себе зуд желания. Желание послать всех к чёрту и рвануть туда. Туда, где всё так знакомо и привычно, где стреляют настоящими пулями и расплачиваются настоящими деньгами.
…В Югославии он пробыл ровно год. Вначале воевал на стороне сербов, а потом перебежал к хорватам. Стенания о помощи «братьям-славянам» на него уже не действовали. Тем более, что усташи платили больше.
Потом был погрязший в гражданской войне Йемен и возобновившая своё бесконечный спор с Эритреей Эфиопия. А летом 99-го Артём вернулся в Россию. Вернулся, чтобы отдохнуть и набраться подрастраченных в знойной Африке сил. Денег хватало. Даже несмотря на то, что нищая Эфиопия расплатилась со своим ландскнехтом фальшивыми долларами. Теперь Майор стал расчётливее и умней. Транжирить заработанные «баксы» не спешил. Успеется. Память о былом безденежье и о постылой работе на стройке крепко сидела в его голове. Нет уж, увольте. Надо создать себе фундамент для безбедной старости. Страховой фонд, защищающий его от жалкого, полунищенского существования.
А в воздухе снова пахло войной. Теперь уже здесь, в его собственной стране. И первым её предвестником стал заросший трёхдневной щетиной кавказец, в одно прекрасное утро возникший на пороге Артёмовой квартиры.
— Здравствуй, Майор. Привет тебе от Шамиля.
— какого Шамиля?
— Вах, нехорошо забывать старых друзей.
