Теперь, Ватсон, нам остается только вызвать его на последний отчаянный шаг.
Тотчас же по возвращении в усадьбу я заявлю, что мы решили немедленно уехать в город, и в зависимости от его действии будет видно, как нам держать себя в дальнейшем.
А пока не спеша пойдем назад.
X
Тихим шагом мы направились к усадьбе.
Бориса Николаевича, отдающего кое-какие хозяйственные распоряжения, мы застали на дворе, и Шерлок Холмс, подойдя к нему, категорически заявил, что должен сегодня же уехать в Москву.
Едва уловимый огонек сверкнул во взгляде Карцева.
Это было лишь мгновение, и, поборов себя, он хладнокровно возразил:
— Очень сожалею, что вы не можете подольше погостить у меня, но делать нечего. Работа прежде всего. Если вы не собираетесь заезжать в Белый Яр, то я вас отправлю прямым путем до станции. Жаль только, что я не могу исполнить ваше жаление сейчас. В настоящую минуту все мои лошади в разгоне, и вам придется подождать несколько часов.
— О, это ничего не значит, — ответил Шерлок Холмс.
— Я прикажу вас везти до парома, кстати, он мой собственный. Оттуда те же лошади довезут вас до самой станции.
— Прекрасно, — ответил Холмс.
Еще раз поблагодарив хозяина, мы вошли в дом и остаток дня провели в разговорах с Николаем Николаевичем и Борисом Николаевичем, изредка появлявшимся в доме.
Однако час проходил за часом, а лошадей нам не подавали.
Выбрав удобную минуту, когда Николай Николаевич вместе с Борисом Николаевичем вышли из дома, Холмс тихо шепнул мне:
— Я забыл вам сообщить еще одну маленькую подробность. Сегодня утром я не нашел одного своего носка. Я специально выставил с вечера свои сапоги наружу и вложил в них носки. Как вы думаете, чем можно объяснить эту пропажу?
— Право, я не могу понять. Зачем мог понадобиться ему ваш старый носок, — ответил я с улыбкой.
— Однако, это более чем серьезно, — произнес Холмс. — Я почти уверен, что мой носок понадобился ему для того, чтобы дать понюхать своей обезьяне.
В 5 часов вечера подали обед, прошедший вполне нормально, и лишь через 2 часа хозяин сообщил нам, что лошади готовы и ждут нас у подъезда.
Но и тут произошла задержка. Осматривая экипаж, Карцев заметил, что тот плохо смазан, и велел перемазать его снова.
Это была явная оттяжка времени.
Стало уже темнеть, когда мы, наконец, поблагодарив братьев за прием, простились с ними и тронулись в путь.
Отъехав от усадьбы версты на две, коляска стала въезжать в лес.
Между тем солнце зашло, и стало совсем темно.
— Удвойте вашу осторожность и держите револьвер наготове, — шепнул мне Холмс.
Въехав в лес, кучер пустил лошадей шагом.
Держа в руке револьвер, Холмс обернулся назад, приказав мне сделать то же самое.
И эта предосторожность оказалась далеко не лишней.
Не успели мы проехать и трех верст по лесу, как вдруг Холмс с силой сжал мою руку.
Перегнувшись через сиденье и вытянув руку с зажатым в ней револьвером, он, казалось, ждал какого-то невидимого врага, и вдруг, несмотря на темноту, я увидел довольно большой темный силуэт странного существа, что есть духу мчавшегося по дороге за нами неслышными прыжками.
Едва я успел прийти в себя, и в моей голове успела пронестись страшная мысль об обезьяне- душителе, как ужасное существо, быстро подбежав к нам сзади, сделало колоссальный прыжок.
Одновременно с этим раздались наши выстрелы.
Проклятое животное тяжело рухнуло на землю.
В тот же момент кучер кубарем скатился с козел и исчез в чаще леса. Кони, рванувшиеся было вперед, остановились, сдержанные сильной рукой Холмса, и, быстро передав мне вожжи, он с револьвером в руке соскочил с брички.
В несколько прыжков очутился он около лежавшей обезьяны, и в ночной темноте грянул третий выстрел.
Через пару минут Холмс подошел к экипажу, волоча за собой мертвого павиана.
Бросив его под ноги, друг мой вскочил на козлы и, разобрав вожжи, пустил коней в карьер. Словно ураган промчались мы через лес, и взмыленные кони остановились у реки, в том месте, где стоял паром.
Однако, сколько ни кричали мы, никто не являлся. Не зная устройства парома, мы метались с Холмсом без толку по берегу, то влезая на паром, то слезая с него.
В таких бесплодных занятиях мы провели около часа.
— Черт возьми! Он догонит нас, — яростно прошептал Холмс.
Мы сделали последнюю попытку, и она увенчалась успехом.
Паром перетягивался на веревке, и мы, наконец нашли ее конец. Но в ту же секунду где-то близко от нас раздался топот скачущих лошадей, и едва только мы успели отчалить от берега, как взмыленная тройка, повернув с дороги, прямо бросилась в воду. Два человека соскочили с нее и, прежде чем мы успели опомниться, взобрались на паром.
— Ага, так вы так, — раздался около нас хриплый, полный бешенства голос. В ту же секунду я увидел Бориса Николаевича, который, как кошка, бросился на Холмса, стоявшего у веревки.
Не успел я кинуться к нему на выручку, как чьи-то руки схватили меня.
Между тем паром шел полным ходом, и никто не видел бешеной борьбы не на жизнь, а на смерть, которая происходила теперь на нем.
Сжимая друг друга руками, впиваясь зубами в тела противников, мы катались по парому вместе с нашими врагами.
В пылу борьбы я не видел, что происходит с Холмсом.
Но вот у борта парома собрав последние силы, я успел высвободить свои руки и, схватив за горло моего противника, что есть мочи ударил его теменем о деревянный настил.
Он сделал отчаянное усилие и, выскользнув у меня из рук, скрылся в волнах реки.
Быстро вскочив на ноги, я бросился на помощь к Холмсу.
Но было уже поздно. В тот самый момент, когда я почти подоспел к нему, он, обнявшись смертельным объятием с Борисом Карцевым, упал с ним в воду и моментально скрылся из моих глаз.
Тщетно кричал я. Гробовое молчание реки было мне ответом. Кое-как приблизился я к противоположному берегу и, добравшись до первой попавшейся деревушки, поднял на ноги всех ее обитателей, заявив им о случившемся с нами несчастьи, заклиная их во что бы то ни стало отыскать моего друга.
Всю ночь и весь следующий день мы провели в поисках.
Было дано знать и в деревни, находящиеся вниз по течению, но все меры оказались тщетными.
Холмс исчез безвозвратно.
Прождав результатов поисков пять дней, я выехал в Москву, где заявив о случившемся полиции, вскоре надолго покинул русскую столицу и возвратился в Англию, оплакивая преждевременную кончину лучшего из своих друзей.
