Современная культура и Православие

Любопытно и то, что постмодернизм, используя материал и технику массовой культуры (эстрадных песен, 'мыльных опер', рекламы и т.д.) и наделяя свои тексты рекламной привлекательностью, гарантирующей потребительский спрос, вместе с тем своей иронической трактовкой этих сюжетов и приемов апеллирует к элитарному сознанию. Однако любая пародия всегда имеет в виду некую норму, во имя которой она либо превращает в гротеск пародируемые предметы и стили, либо создает для них неадекватный контекст.

Поскольку такой нормы для постмодернизма не существует, пародия становится тотальной: из литературного приема она превращается в мировоззренческий метод.

Еще в 1908 году Блок называл иронию болезнью, сродни душевным недугам. Путь иронии 'начинается с дьявольски-издевательской, провокаторской улыбки, кончается - буйством и кощунством'.

'По ту сторону добра и зла'

 Модель постмодернистского мира воспроизводит недавно открывшийся в Москве небольшой магазинчик 'Путь к себе', предлагающий потребителю весь 'джентльменский набор' нового человека. На небольшом пространстве, то есть подряд, там выставлены для продажи:

шарики для медитации, хлеб с отрубями, освященное масло из Иерусалима,камни,пасхальные яйца,ковбойские шляпы, ремни, рубашки, джинсы,песочные часы,гороскопы,жития византийских святых,кассеты с классической музыкой,жилетки с восточными узорами,эоловы арфы,благовония,мороженое,колокольчики,плетеная мебель,бусы,учебники по хиромантии,сигареты,прохладительные напитки,качели,ракушки,статуэтки Будды,гамаки,книги по магии,постный майонез,клетки для птиц,книги о вкусной и здоровой пище,объявления о предстоящих перформансахи т.д.

Собственно говоря, это и символизирует то 'новое религиозное сознание', которого чаяли религиозные философы начала века и которое знаменует собой наступление новой 'эры Водолея' - New Age.

Один из теоретиков постмодернизма В. Курицын так и считает, что постмодерну сопутствует наступление 'энергетической культуры', которую можно сопрягать и с пневматосферой о. Павла Флоренского, и с ноосферой Вернадского, и с одухотворенной материей Даниила Андреева. Можно констатировать, что в некотором смысле эпоха New Age уже пришла.

В религиозном смысле это есть эпоха неоязычества, с его смешением самых разных богов, ритуалов, символов, 'харизматических фигур' и мистических практик. В общекультурном смысле это есть эпоха постмодернизма. В политическом - плюрализма и интегрирования в единое космополитическое государство. В экономическом - рыночной экономики, ориентированной на каприз потребителя. В этическом - 'общечеловеческих ценностей', провозглашающих полную эмансипацию личности от всех Божьих заповедей. В эстетической - принципиального бесстилья.

Эклектика становится здесь методологией, если не новой онтологией. Изгнание из культуры стиля и нормы приводит к замене ценностной вертикали на горизонталь. Лестница Иаковля, по которой восходят и нисходят Ангелы Божии и Дух Святой возводит праведников 'из силы в силу' и от совершенства к совершенству, ныне, поваленная на землю, превращается в горизонтальную модель супермаркета и шоу- бизнеса, где Священное Писание соседствует с порнографией, стыдливо называемой эротикой, и где самые разноcортные и разнородные вещи присутствуют в равноценности бессмыслицы и актуальности. Такая прибитая к земле культура ориентирована на обслуживание таких же копошащихся в прахе земном первичных инстинктов человека. Разрушение традиционных ценностных установок, организующих хаос, компенсируется здесь созданием новой мифологии, впрочем, как и новой идеологии.

Критерии становятся уделом субъективизма: 'нравится - не нравится'. Оппозиции добра и зла, 'хорошего' и 'плохого', 'художественного' и 'бездарного' снимаются; на их месте водворяется новая пара: 'интересное - неинтересное'. Злое, плохое и бездарное, таким образом, получают шанс состояться в качестве 'интересного'. Показателен в этом смысле глагол, обозначающий такое воздействие на сознание, которое получает желаемый результат - 'работает'. 'Но это - работает! ('But it works! ')' - восклицает какая-нибудь дама, посетив сеанс спиритизма. 'Это - работает!' - приводит в качестве довода молодой человек, побывав у экстрасенса. 'Это - работает!' - исчерпывающе объясняет поклонница постмодернистского искусства. Глагол этот безусловно вскрывает природу отношений между субъектом как 'потребителем' всякого рода воздействий и 'работающим' объектом с его провокационным и суггестивным характером.

Что же все-таки представляет собой это 'интересное'? В авангардизме, рассчитанном на эффект провокации и эпатажа, таковым являлась сама по себе неприемлемость какого-либо сообщения или явления. Однако, по мере ангажированности авангардного искусства, эта 'неприемлемость' переставала служить 'знаком качества', делаясь шаблоном, и уже сама кодифицировалась как 'норма', 'приемлемость' и 'приятность', то есть штамп.

По всей видимости, 'интересное' для постмодернизма состоит уже не столько в 'неприемлемости' как таковой, а в создании эффекта неадекватности ожидания (восприятия) и явления (предмета). Такая неадекватность может возникнуть тогда, когда хорошо известный предмет, явление, цитата помещены в совершенно несовместимое с ними окружение и соседство, призванное их обессмыслить и придать им новое значение, например, архиерейская панагия на экстрасенсе, который к тому же держит на руках черную кошку в качестве 'энергетической защиты'.

New Age, как и постмодернизм, лежат уже 'по ту сторону добра и зла' именно в ницшеанском смысле. Человек со всеми его 'правами' претендует на то, чтобы стать сверхчеловеком и воссесть на месте Бога, Которого он убил. Его 'я' во всех его модусах и падежах есть единственное мерило этого мира, религии и культуры, в которых оно, это 'я', выискивает 'свое' или приспосабливает нечто для себя. Творчество и служение истине уступили место радикальному манипулированию осколками бытия, которое и провозглашает, и воспринимает себя как реально осуществляемую свободу.

И религия, и культура представляются постмодернистскому мышлению в качестве некого склада товаров, 'овощехранилища', из которого можно стащить все что угодно и использовать в своих утилитарных целях: цитата является едва ли не главным поводом, провоцирующим собой появление постмодернистского 'текста'.

Но дело даже не в ней самой по себе - цитатами пронизана вся христианская культура; пушкинский 'Евгений Онегин' и начинается со скрытой цитаты: 'Осел был самых честных правил' [10] . Суть в том, что цитата перестает быть свидетельством, сообщением: будучи вырванной из своего первоначального контекста и обросшая иным контекстом, она делается знаковой и развоплощается, упраздняя прошлое и обнажая радикальное неверие в возможность творения нового будущего.

Например:

Как хорошо У БЕЗДНЫ НА КРАЮ
загнуться в хате, выстроенной с краю,
где я ежеминутно погибаю
в бессмысленном и маленьком бою.
Мне надоело корчиться в строю,
где я уже от напряженья лаю.
ОТДАМ ВСЮ ДУШУ ОКТЯБРЮ И МАЮ
и разломаю хижину мою.