возглавляемого патриархом, к тому же недавно - на радость православных людей - освобожденным из заключения. Вопрос осложнился колебаниями самой церковной власти, которая в своих распоряжениях то переходила на новый стиль, то возвращалась к старому{391}. Наконец, противоречивые вести с православного Востока и его отношении к вопросу о стилях увеличивали трудность его решения (не говоря уже об отдельных местностях, как например, Тверская епархия, где самовластие и бесцеремонность епископа, не гнушавшегося и обманом для введения нового стиля{392}, окончательно сбивали с толку словесных овец). И вот, несмотря на исключительную сложность и запутанность вопроса, народ с достоинством вышел из трудного положения и оправдал знакомые вам слова восточных патриархов: 'У нас ни патриархи, ни соборы не могли никогда ввести что-нибудь новое, потому что хранитель веры у нас - самое тело Церкви, т.е. самый народ'.
И у нас народ, отвергший обновленчество в согласии с законной церковной властью и новый стиль - вопреки распоряжениям этой власти, явил себя и в том и в другом случае 'хранителем веры', действуя и там и тут одинаково православно: порукой этому и живым свидетельством является то, что вы, мои дорогие, прочитали в этих двух последних моих письмах к вам.
Умолкаю в надежде на скорое возобновление беседы с вами в следующем письме.
Как и всегда, усердно прошу молитв ваших о неизменно любящем вас брате о Господе...
Письмо тринадцатое
5 июля 1924 года, день пр. Сергия Радонежского
Как только отправил вам, друзья мои, двенадцатое письмо, тотчас же начал писать и следующее, но неожиданно заболел и заболел надолго: вот уже третий месяц не оставляет меня неопасный для жизни, но изнурительный недуг. Последние дни я чувствую себя несколько лучше и берусь за перо, чтобы заново начать прерванную болезнью беседу.
На этот раз она будет очень проста: я приведу вам из жизни великого угодника Божия, преп. Феодора Студита, два эпизода, которые должны послужить дальнейшим уяснением вопроса об авторитете в Церкви. Чтобы не растягивать чрезмерно письма, я не буду излагать подробно житие преп. Феодора, а остановлюсь лишь на тех двух эпизодах из его жизни, о которых только что упомянул. Но я усиленно рекомендую вам познакомиться с жизнью и деятельностью этого святого, или по Четьям Минеям св. Димитрия Ростовского (ноябрь, 11), или, еще лучше, по тем биографическим данным, которыми предваряются 'Творения' преп. Феодора, изданные в 1907 году Санкт-Петербургской Духовной Академией. Там помещены: 1) исторический очерк жизни и деятельности преподобного (106 стр.) и 2) два жития его (одно 66 стр., другое - 52 стр.).
Первый из упомянутых мною эпизодов, который я изложу подлинными словами 'Жития', относится к тому времени, когда пр. Феодор, имея 35 лет от роду, был настоятелем скромного Саккудионского монастыря, находившегося в Малой Азии, 'в пределах вифино-лидийской горы Олимпа' и насчитывавшего в своих стенах около сотни иноков. Начало этому монастырю положено было совместной деятельностью пр. Феодора и его знаменитого наставника пр. Платона. Вот что читаем мы в 'Житии'.
'В то время единодержавно царствовал Константин, сын христолюбивой Ирины, который, имея юношескую невоздержность и необузданность и предавшись пламенным плотским влечениям, отверг свою прежнюю законную супругу{393} и, насильно заставив ее постричься, прелюбодейным образом, подобно древнему Ироду{394}, бесстыдно взял другую, по имени Феодоту, произведя, несчастный, величайший соблазн не только для Церкви Божией, но и для всех начальников народов и наместников. Божественный патриарх Тарасий, не соизволяя на такое сожительство, отказывается возложить на них брачные венцы и не одобряет беззаконной связи; ибо преступным душам непричастен Христос, как сказал некто из бывших прежде нас отцов.
Но один пресвитер и эконом той же святейшей великой церкви, Иосиф, бывший близким к прелюбодеям, дерзновенно принимает на себя это дело и венчает беззаконников, преступив божественные и человеческие законы. И это зло распространяется не только в столице, но и в отдаленнейших странах; так царь Лонгобардский, так Готфский, так и топарх (наместник) Босфорский, основываясь на этом нарушении заповеди, предались прелюбодейным связям и необузданным похотям, находя благовидное оправдание в поступке Римского императора, как будто бы, когда он поступил так, то последовало одобрение и от патриарха и находящихся при нем архиереев.
Узнав об этих беззакониях, муж (Феодор), уподоблявшийся Иисусу Христу и, сколько возможно, всегда явно исполнявший всякую правду и заботившийся об единоплеменном народе с отеческим сочувствием, скорбел, негодовал в себе и оплакивал всеобщую погибель настоящих и будущих людей; ибо он справедливо опасался, что безумие властителя, будучи принято неразумными в закон, у последующих поколений обратится в неисправимую практику. Поэтому он не оставляет зла без обличения, но тотчас вместе с отцом своим (Платоном) прерывает общение с ними. Такое богоугодное отвращение их от прелюбодеяния доходит до слуха императора, который сначала равнодушно принимает это, не выражая негодования против неприятного известия, но потом, узнав об этом еще от других и от самой прелюбодейцы, и некоторым образом боясь отлучения от блаженных мужей, пользовавшихся несравненною и обширною славою в монашеской жизни, он старается всячески склонить непреклонных к одобрению его гнусного дела, особенно надеясь на то, что принятая во дворец была их родственницею; ибо повенчанная с Константином была двоюродной сестрой отца нашего Феодора. Поэтому он внушил ей послать им золота, с надлежащим приветствием от них; но так как он обманулся в своей надежде, узнав, что богоносные мужи выше его лести, то предпринимает борьбу с ними иным образом. Притворно вздумав купаться в теплой воде, которая сама собою вытекает из земли[85], он устрояет царское путешествие в Прусу, думая, что приснопамятные непременно придут к нему изъявить вместе с другими обычное почтение. Но, не достигши исполнения ни одного из своих предположений, воспламеняется гневом в душе своей и, как можно скорее, возвращается во дворец, сильно негодуя против невинных.
Итак, он, призвав к себе начальника придворной стражи, посылает с ним и стратега Опсикийского к преподобным, чтобы подвергнуть их истязаниям. Те, прибыв в монастырь, вдоволь бьют ремнями (Феодора), который давно желал этого ради Христа, и других троих из первенствующих братии; затем ссылают его с другими десятью из известнейших членов братства в Фессалонику, приказав отводившим их тщательно стеречь их и заключить не вместе всех, но каждого отдельно и вдали друг от друга в различных помещениях, чтобы нельзя было кому-нибудь из них приходить к другому; блаженного же Платона отправляют в обитель святого Сергия, не допуская к нему никого и приказав ему оставаться там.
Но какой и сколь великий результат для всей вселенной имел подвиг богоносного отца нашего, это сейчас можно видеть: жившие в странах области Херсонской и Босфорской епископы и пресвитеры, равно как и благочестивейшие из монахов, услышав о деянии святого отца нашего и нашедши его согласным с Божественным Евангелием, подражают его дерзновению в добре, так что и здесь исполняются слова: яже от вас ревность раздражи множайших на доброе (2 Кор.9:2); и тогда же они перестают принимать дары, приносимые церквам Божиим от тех, которые совершали одинаковые дела с младшим Константином, отлучают их от священных и Пречистых Тайн Христовых и согласно с священномудрым Феодором говорят унижавшим христианское предание: 'непозволительно вам иметь жен вопреки постановленным от Христа законам'. Наконец, и они изгоняются из своих церквей и обителей, подвергаются и другим страданиям, вымышляемым гонителями, ибо когда руководит ярость, тогда особенно налегает насильственная рука лютого воина.
Вследствие этого почти во всей римской империи нападает страх на совершающих такие дела; гонение на благочестивых становится уздою для невоздержных, и вследствие этого поток зла удерживается от дальнейшего распространения; ибо страсти, оставляемые без наказания, постоянно стремятся к худшему, подобно ехидне, овладевают сердцем и умом и доводят до совершенной погибели предавшегося им. А дабы этого не случилось, благодать всесвятого Духа, воссияв в вышеупомянутых подвижниках, явно обличила дело беззакония.
Таким образом, великий Феодор становится еще более знаменитым, являясь подражателем Предтечи
