Письмо первое
Дорогие друзья мои!
Вы хотите, чтобы я высказал вам свои думы по поводу современных церковных событий, среди которых наиболее ярким и наиболее ощутимым (в разных смыслах) явлением представляется вам так называемая 'Живая Церковь' с ее подразделениями{1}. Из многого, что я думаю об этом предмете, я поделюсь с вами на этот раз лишь немногим. Но полагаю, что это немногое и спешно набросанное будет касаться существа вопроса.
'Живая Церковь' - это растение, которое насаждено и взращено, конечно, не Отцом Господа нашего Иисуса Христа (Мф.15:13), а имеет совсем иное происхождение. Это явствует как из истории ее возникновения, так и из принципов, которые полагаются в основании этой 'церкви лукавнующих'{2} ее служителями. Не говорю уже о слишком нашумевших 'личных деяниях' многих их них{3}.
Итак, прежде всего, первые вожди церковного движения, именуемого 'Живою Церковью', явились насильниками по отношению к главе Высшего Церковного Управления - Святейшему Патриарху Московскому и всея России Тихону{4}, чего они и не скрывают на страницах своего журнала{5}, причем иногда говорят об этом открыто, а иногда, по тактическим, очевидно, соображениям, рисуют дело иначе, пытаясь придать произведенному ими церковному перевороту обличье каноничности{6}. Этим последним приемом они воспользовались, между прочим, для того, чтобы опутать оказавшихся или близорукими, или малодушными столичных благочинных{7}, а через них - и других таких же 'неверных' батюшек, 'боязливых' (Откр.21:8) или криводушных.
Но для всякого, имеющего очи, чтобы видеть, и уши, чтобы слышать, ясно из ряда несомненных фактов, что названные 'церковные' деятели являются узурпаторами церковной власти. Ни для кого из москвичей не тайна, что: 1) 'живоцерковники' долгое время поминали за богослужением Святейшего Патриарха Тихона, этим самым признавая его законным верховным архипастырем русской Церкви, и 2) что они признали не без ведома их и, главное, советской власти назначенного Патриархом своим заместителем митрополита Ярославского Агафангела, к которому два известных протоиерея-живоцерковника ездили в Ярославль, намереваясь, очевидно, прибрать к своим рукам престарелого митрополита{8}. Но, убедившись, что он им в руки не дается и в ногу с ними идти не хочет, они устроили так, что патриарший заместитель не мог выехать из Ярославля в Москву, чтобы фактически возглавлять собою законное Высшее Церковное Управление.
Об этой непредвиденной невозможности вступить в отправление своих новых обязанностей, возложенных на него Патриархом, митрополит Агафангел упоминает в своем превосходном, и по содержанию и по форме, послании, обращенном к архипастырям, пастырям и мирянам русской православной Церкви{9}. В этом же послании он объявляет узурпаторами архиереев и иереев, самочинно ставших у кормила правления.
Итак, с точки зрения, которой держались сначала сами 'живоцерковники', ясно, что они - не законная церковная власть, а беззаконное сборище, воровски, чтобы не сказать разбойнически, захватившее эту власть. В самом деле, если они признавали и Святейшего Патриарха Тихона, и его временного заместителя митрополита Агафангела властью законною, то отсюда следует, что пока законный собор не осудил этих последних и не низложил их, они остаются единственными законными представителями Высшего Церковного Управления, и имя Святейшего Патриарха Тихона должно быть по-прежнему возносимо в Божественном тайнодействии, а распоряжения его заместителя, митрополита Агафангела, должны быть обязательными для всех, кто не порвал с православною русской Церковью и не выпал из православного канонического русла. И поэтому, если митрополит Агафангел в своем послании отвергает так называемое ВЦУ, то отсюда с несомненностью следует, что каноническое русло идет мимо этой самочинной власти. И, следовательно, пресловутому ВЦУ с живоцерковниками остается: или смиренно отойти в сторону и, покаявшись в страшном грехе церковного разделения (без покаяния не смываемом, по словам св. Иоанна Златоуста, даже кровью мученичества{10}), признать единую законную церковную власть, или, гордо отвергнув самый принцип каноничности, встать открыто на революционный путь.
Раздирающие ризу Христову, очевидно, предпочитают второй исход, о чем свидетельствуют и писания, и деяния этих 'нравственных (и не только нравственных) братоубийц', отделивших себя 'от единства веры'{11}, и по всей справедливости заслуживших извержения из священного сана. В самом деле, не говоря о многом другом, творимом сими злыми и лукавыми делателями (о чем отчасти было упомянуто раньше), они постановили прекратить поминовение Святейшего Патриарха на церковных службах, а 14-ое и 15-ое правила св. Константинопольского Двукратного собора{12} гласят следующее:
14-ое правило: 'Аще который Епископ, поставляя предлогом вину своего Митрополита, прежде соборнаго разсмотрения, отступит от общения с ним, и не будет возносити имя его, по обычаю, в Божественном тайнодействии: о таковом святый Собор определил: да будет низложен, аще токмо обличен будет, яко отступил от своего Митрополита, и сотворил раскол. Ибо каждый должен ведати свою меру: и ниже пресвитер да пренебрегает своего Епископа, ниже Епископ своего Митрополита'.
15-ое правило: 'Что определено о пресвитерах и Епископах и Митрополитах, то самое, и наипаче, приличествует Патриархам. Посему, аще который пресвитер, или Епископ, или Митрополит, дерзнет отступити от общения с своим Патриархом, и не будет возносити имя его, по определенному и установленному чину, в Божественном тайнодействии, но, прежде Соборнаго оглашения и совершеннаго осуждения его, учинит раскол: таковому святый Собор определил быти совершенно чужду всякаго священства, аще токмо обличен будет в сем беззаконии'{13}[1].
Об этой канонической стороне дела достаточно, полагаю, ясной не только для зрячих, но и для подслеповатых, лишь бы они окончательно не смежали очей своих, я больше говорить не буду. 'Sapienti sat', а 'insapienti'{14} сколько ни говори, он в толк не возьмет...
Теперь мне хочется сказать о другом, что вовсе не так ясно и для многих почитаемых и почитающих себя вполне зрячими. Мне хочется указать на связь рассматриваемого нами печального явления с почвой, на которой оно могло возникнуть и возникло. Ведь об 'оживлении Церкви' говорилось очень давно. Толки об этом оживлении идут не первый год, даже не первое десятилетие{15} . Уже давно нашими богоискателями, вроде Мережковского и 'иже с ним'{16}, подхвачено было словцо, неосторожно брошенное, кажется, Достоевским, что наша Церковь в параличе{17}. Затем, а может быть, и одновременно, эта мысль о параличности Церкви пошла гулять в духовной литературе{18}.
За толками начались практические попытки выведения Церкви из параличного состояния. Взялись за основную церковную ячейку - приход. Вопрос об оживлении Церкви свелся, главным образом, к оживлению прихода. Наряду с придумыванием 'живительного' приходского устава началось в разных местах практическое 'оживление' приходских ячеек. И какими только средствами и путями не пытались достигнуть этого оживления!
Очень давно, задолго до войны 1914 г., показывали один из пригородных приходов Петербургской епархии, как пример того, как может быть произведено возрождение приходской жизни. Любознательного посетителя, приехавшего в какой-нибудь праздник в этот приход, приводили в приходскую потребительскую лавку, в приходское ссудо-сберегательное товарищество, на приходский фельдшерский пункт, в приходскую богадельню. Народу оказывалось везде немало, и жизнь приходская представала пред взором посетителя кипучей, многообразной, поистине 'возрожденной'. Только когда приезжий заходил в приходской храм, там было не очень многолюдно и довольно мертвенно.
Был, рассказывают, в Московской епархии и такой сельский приход, где оживление приходской жизни началось с приобретения приходского племенного бычка. Конечно, все эти приходско-оживительные акты
