не требую: один только раз, в виде исключения? Глянул в окно… Хорошо там, даже солнышко! Вбежал домой, звонко выхватил таз. Спустился вниз, натрусил в него цемента, снова в ванную, водички подлил. Замешалось! Вышел на площадку, стал швырять с размаху сочные жмени в дыру… лепятся! Выпукло налепил, с запасом, стал придавливать ребром доски, которая тут же на площадке валялась. Заметил: когда рука что-то просит, страстно вытягиваясь, скажем, во тьму кладовки, — тут же желанный предмет сам образуется, идет в руку, как этот вот кусок доски, справный мастерок! Отлично! Залюбовался гладкой, сочной поверхностью. Счастье. Цемент, оказывается, такое умиротворяющее существо: когда его лепишь, потом старательно размазываешь, разглаживаешь, прикусив язык, настроение сразу успокаивается, улучшается, достигает ликованья… От тяк! Склонив голову, залюбовался… Впрочем, любоваться тут некогда, скоро дочурка приедет, а потом и Кир с машиной… День переезда!
Вернулся в квартиру, осторожно защелкнул замок — чтобы никто ни о чем не догадался, отнес тазик в ванную, беззвучно поставил — и в прихожей, ожидаючи, сел — чтобы сердце не билось, успокоилось. Какие волнения, стрессы? У нас все в порядке! Брякнул звонок.
— Откроешь? — крикнула с кухни жена.
— Открою! — кинулся открывать.
Стоит, смущенно сутулясь, дочурка, на голову выше последней зарубки на двери.
Жена, всплеснув ладошками, наконец-то выскочила. Обнялись.
— Ну, так мы едем или не едем? — Дочь поставила в прихожей неказистый бабкин чемодан.
— Едем, едем! — радостно закричали мы оба.
— Сейчас Кир заедет с машиной, — солидно добавил я. — Укладывайтесь пока!
Стали все выкидывать из шкафов на кровати.
Звонок. Кир появился: точно, как обещал!
— Ну? Вы готовы?
— Минутку! Давай на кухне посидим!
Пожал плечом: да, необязательные вы люди!
— Сейчас! Пошли! — Буквально затащил его в кухню, стал метать угощение, чтобы, не дай бог, не обиделся и не убег!
— Вот! — гордо поставил блюдо.
— Опять твои любимые креветки? — с легким упреком говорит.
— Ну почему сразу — «любимые»? Мы просто дружим!
— Мама!.. Ты опять? — Дочуркин бас из комнаты.
Да, умеет Кир вовремя появиться! Впрочем, ты же сам его зазвал — сегодня по крайней мере… а у нас — каждый день «сегодня»!
— Ну… как дела? — спрашиваю бодро.
— Должен, к сожалению, тебя огорчить.
Ну огорчай, раз должен. Давай!
— Статья, которую ты для нас сделал, нам не подошла!
Не подошла?.. Вот и хорошо. Так оно и задумано. Еще один способ моего унижения: заказывает мне статьи на острые политические темы, которые при здравом уме и даже остатках совести написать невозможно. Однако — пишутся и жадно читаются. Когда добро бьет зло — это прекрасно. Когда зло бьет добро — это ужасно, но естественно. Но когда зло бьет зло с помощью возвышенной и благородной правды — это невыносимо. Но именно это почему-то сейчас высшим классом журналистики считают. Вот где самые благородные сейчас пасутся, и Кир — из первых. Имя сделал себе. Нет, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтоб сделаться таким благородным, как он!.. А он что думал — у меня получится? Не такой я человек! А он — пусть гордится! Все-таки друг.
— Я… боюсь! — признался Киру.
Для него это признание — чистый елей. А сказать, что гораздо раньше испуга отвращение меня охватывает, — это неблагородно. Благородно — как он! Поэтому и в мэрии сейчас работает, ведает Словом. Тем, что правители с городом говорят.
Недавно козырек над входом в метро обвалился — пять тонн бетона. Нескольких убило, многих изувечило. Что сказать? Начальство смотрит на Кира, и он выдает: «Разрушишь церковь — пожнешь кровь!»
В том смысле, что не надо было разрушать церковь и строить метро… Будто сам он этим метро сто раз не пользовался!.. Церковь на этом месте ему подай, благородному. А так — кровь! Немножко не ясно, правда, почему абсолютно случайные люди должны отвечать — жизнью своей — за чей-то грех? Но — звучит благородно: «Разрушишь церковь — пожнешь кровь!» На Бога, безответного, групповое убийство повесили, перемешали его с некачественным цементом, что пошел на козырек. Но — все благородно. Кир сказал. И начальство — благородное, которое это озвучило: Бога чтит! А кровь — за грехи коммунистов. Непонятно, правда, кто выбрал жертв… Да, никогда мне не набрать столько бесстыдства, чтобы сделаться таким благородным, как он! Ужас победы.
— Что с тобой? — спрашивает Кир.
— А что такое со мной? Ну да, — покрылся немножко коростой забвения и лишаем корысти. Но мне нравится.
— Ты думал, что с рейтингом твоим?
— Да моим рейтингом можно орехи колоть! Недавно кореец Е приезжал, который в Вашингтоне нас привечал… Две строки мои перевел на корейский. Ай плохо?
— С тобой трудно разговаривать!
Я подтвердил не без гордости:
— Да уж, нелегко.
Тем более — есть основания собой гордиться! Взлетел я все же на Букве! А на чем еще, собственно, мог я взлететь? Никаких других шансов не оставил я Богу, читай — судьбе, читай — себе. Только лишь Букву оставил! И взлетел.
Однажды сидел на чердаке, в мастерской моего друга, художника Зуя, читал ему мои «минимы». Вдруг он, даже не дослушав «минимы», лихорадочно вскакивает, начинает все убирать со стола.
— Ты чего? — обиделся я. — Хотя бы «миниму» дослушал!
— А ты не врубаешься? — Зуй говорит. — Лифт грохнул. Заказчики идут!
— Ну и что? — выдал ему одну из «миним». — Водка же прозрачная. И стаканы прозрачные. Никто и не увидит, что мы пьем!
Зуй поглядел на меня изумленно:
— А ведь ты прав!
И буквально через месяц — я уже и забыл об этом — звонит Зуй:
— Принимай гонорар!
Глянул я в оконце — и обомлел: приехали мои буквы! Огромные! Никогда еще их такими не видал! Огромный белый трейлер-холодильник разворачивается, буквально перегораживая весь двор, и на нем — мои Буквы: «ВОДКА „ПРОЗРАЧНАЯ“, И СТАКАНЫ ПРОЗРАЧНЫЕ. НИКТО И НЕ УВИДИТ, ЧТО МЫ ПЬЕМ».
Метров десять в длину занимают — весь белый борт! Вот это да! Ай да буквочки мои!
— Два ящика выдадут тебе. Ну давай, думай дальше. Вся твоя! — Зуй трубку бросил.
Вот это здорово! Как же я два ящика доташшу?!
Но — выскочил. И — понеслось! Однажды на радостях дома не ночевал неделю. Возвращался утром, посинел и весь дрожал. Купил жене половник — может, простит? И тут меня осенил стих: «КОГДА ОТ ПЬЯНСТВА ПОСИНЕЕШЬ — КУПИ, НЕ ПОЖАЛЕЕШЬ!»
Зуй (с ним, собственно, и пьянствовали) по высшему баллу оценил!
— Так это же — на любой товар годится! — восхищенно сказал.
На многие предметы пошло — от нагревательной батареи до зубной пасты. А мне с каждой продажи — процент!
Тут неожиданно старый наставник мой, классик У., прорезался, который, помнится, мне советовал пить, но не писать… Стал вдруг уговаривать, чтоб не губил я свой талант. Какой «талант», извините? Ни о каком таланте, насколько я помню, у нас с ним речи не заходило — и вдруг!!
Потом сам лично явился, предложил роман совместный писать, сказал, что какие-то исключительные
