был рассчитан на других тараканов, или тот, кто привез, не очень умел читать по-немецки.
Собственно, на этом история и закончилась. Тараканы так и остались жить, и ничего более интересного в жизни Зинаиды Петровны не случилось. Разве что то, что она в конце концов развелась с Куприянычем — не сошлись характерами, а на самом деле из-за запаха и еще из-за того, что Куприяныч очень сильно влюбился в одну молодую женщину, тоже из нашего товарищества. А Андрюша к тому времени вырос и тоже влюбился в одну молодую женщину, причем в ту же самую, что и Куприяныч. Но это совсем неинтересно. А интересно то, что Зинаида Петровна вскоре вышла замуж за санитарного врача. То есть это не столько интересно, сколько естественно. И она уехала с ним из нашего товарищества строить новую жизнь, а участок оставила сыну, который к тому времени женился. И все надеются, что Зинаида Петровна нашла наконец такую тихую пристань, где нет ни вшей, ни тараканов. По крайней мере эти явления жизни, может быть, ей легче принимать рука об руку с санитарным врачом.
Татьяна Вольтская
Яблоки Гесперид
Вольтская Татьяна Анатольевна родилась в Ленинграде. Поэт, критик, эссеист, автор нескольких лирических сборников. Многие стихотворения переведены на европейские языки. Постоянно сотрудничает с радиостанцией «Свобода» и газетой «Русская мысль» (Париж). Живет в С.- Петербурге.
Парус Замирает поселок, потухают цветы, и, внезапно состарясь, Опадают слова: Не листва — но попутного ветра лишившийся парус, Различимый едва В светлом море травы, и над лесом — застывшим цунами, Над ольховым кустом, И над линией высоковольтной, текущей над нами, Как река Флегетон. Белый парус обвис — он уже никуда не причалит: Ты не дуешь в него. Он скользит по теченью вдоль розовых скал иван-чая, Ничего, ничего Не желая — ни бриза, ни вихря, ни даже крушенья, — Не мигая, как взгляд, Устремленный в себя, тихо движется собственной тенью На закат. * * * Схолия 1 Смерть — это когда рядом Нет тебя, и, пропитанный тонким ядом, Воздух медлит у входа в легкие, и когда Не живу — доказываю: возможна Жизнь на Марсе, стуча и гремя нарочно, — Занята, мол, так занята! Жизнь состоит из смерти — почти что вся, А уж явится эта — косой тряся, Гремя костями, — пугать меня будет нечем: То-то невидаль — с пустотой, что мне, Уходя, оставляешь, наедине — Бесконечный вечер. Схолия 2 Тень — это всего лишь немного света, Тобою вытесненного, но это Все, что мне отпущено, вопреки Полдню, льющему сверху пламя: Ты уходишь — и вот уже за холмами. Ты и тень — двойники. Ослепив меня светом неуловимым, Ты, как всегда спеша, пробегаешь мимо, Тень растет у тебя за спиной; Он-то любит меня — твой контур, лекало, очерк, Заливает нежностью, вечной ночью, Остается со мной. * * * Нет тебя со мной — об этом напоминает все, Даже лягушки, в лужи — сплошной Басё! — Прыгающие с размаху, И у виска вздрогнувший край листа, И обрывок дороги — все знает, что ночь пуста И бела, как бумага. И, как дождь, бессмысленна. Знаешь, что значит нет? — Это — когда в пространстве вырезан силуэт Твой, и его зиянье всегда со мною, Как Паскалева бездна, и день за днем Я в нее сползаю, держась с трудом За посуду — покуда мою, За мышиный хвостик буквы — пока пишу, И за блик, стекающий по ножу, Пока режу хлеб, и за птичий стрекот, Изредка — за тебя: торопливым сияньем заполнив брешь, Хмуришься, куришь, смеешься — как воздух, свеж, Близок, словно локоть. 
