оценочный, денежный план, все перевернулось, и людям сделалось горько и пусто в том мире, который достался им от отцов. Они увидели в своей бедности недолю, но, не зная, где доля, либо отчаялись, либо ожесточились. И тогда Эдуард Мижит решил сам отправиться на поиски тех семи мудрецов, о которых рассказывал ему дед. Он много ездил по дальним уголкам Тывы, разговаривал с разными людьми и впитывал мудрость каждого, записывал песни, сказки, легенды, подолгу беседовал с шаманами, наблюдал ритуалы, сам вместе с ними проходил через все это. Из своих странствий он вернулся с убежденностью, что семь мудрецов Тывы никуда не исчезли, они по-прежнему среди людей, а значит, народ сберег главное свое сокровище. Не каждый народ может похвастаться, что у него есть семь мудрецов.
Чтобы люди поверили, что семь мудрецов по-прежнему живы, Эдуард Мижит решил рассказать о каждом из них. По три притчи о каждом. Поэтому в книге как бы три спирали, поднимающиеся снизу вверх. Пока что Эдуард Мижит написал только четырнадцать притч. И это значит, что путешествие его не закончено. И поиски мудрецов — или мудрости, которую все мы по крупицам носим в себе, — все еще продолжаются.
Сергей Попов
Ранний огонь
Попов Сергей Викторович родился в 1962 году. Окончил Воронежский медицинский институт и Литературный институт им. А. М. Горького. Автор пяти стихотворных сборников. Живет в Воронеже. В «Новом мире» печатается впервые.
* * * Что чайки чумные кричали сквозь остервенелый прибой двоим на бетонном причале, готовым к расплате любой? О чем исступленно просили над кромкой воды и земли заведомо бывших не в силе увидеть что-либо вдали? А может быть, предупреждали о том, что в начале зимы разводы увиденной дали едва ли спасительней тьмы. * * * риторический свет стекленеет в ноябрьском пике знают тусклое дело спираль и прямая вода ночь равна дигиталису на костяном языке никогда как говаривал кто-то нельзя говорить никогда пар словарный недолго цветет над безлюдным мостом шар товарный в размывах на небе желтеет пустом на ходу холостом шутит время и тешит звезда заедает пропеллер летучего братства с быльем забегает вперед приворотного зелья тщета как балдели вповал как повально галдели нальем не успеешь хлебнуть а на донышке нет ни черта изгибаются цоколи в поздних лекалах сырых криворукие ветры строения жалят поддых в геометрию млечного сна забирается их колгота так пойдем через раз забывая какой поворот пропедевтику тьмы как таблетку катая во рту от потухших домов от чернильного скарба и от отставного безумья хмелея на влажном ветру сплошь в подземное эхо здесь перетекают шаги славы нет волоокому богу твердить помоги отсыревших дерев примеряя слепую кору Выставка А. К.
Над коллекцией лафитничков, бутылей, штофов сплошь с тиснением, гербами да вензелями снова вспыхивает и гаснет досужий шепот, воображенье публики походя воспаляя. Это было в какие-то времена не наши — переклички пробок, причуды пены, лихие спичи. В нос швырялись карты, опрастывались патронташи, и над секундантами крики носились птичьи. Или народник, балуясь монополькой, кровь из носа требовал земского пересмотра, отражался в склянке, выпуклой и неполной, в меблированных яро встречая утро. А еще вариант — школяры и прочие раздолбаи, листьями выпускными завешанные в июне, из горла коллекционное родительское хлебали, в обобществленную емкость пуская слюни. Что за глупые стеклодувы вывели эти виды на боках и гранях нестойкого матерьяла? 
