Валерий Сендеров
Солидаризм — третий путь Европы?
Термин «солидаризм» возник в конце XIX века во Франции. В русский оборот его ввел Георгий Гинс — петербургский юрист, министр колчаковского правительства, профессор университетов Харбина и Беркли.
В последние два-три века Европа не страдала от нехватки спасительных социальных теорий. Можно даже сказать, пользуясь языком одной из них, что века эти прошли под знаменем «измов». На первый взгляд различные, «измы» совпадали в главном признаке: они выделяли в обществе вредные, паразитические слои, мешающие народному счастью. Вначале это были дворяне и священники. Но жажда добра и прогресса росла, и число врагов гармонии соответственно увеличивалось: к ним присоединили иных эксплуататоров, буржуев. Следующий «изм» переименовал буржуев в плутократов и открыл главный подвид зловредной породы, им оказались евреи. Врагов надлежало истребить — разумеется, под корень и, разумеется, с запасом: со всеми сочувствующими, помощниками и т. д.
Что противостояло победоносному шествию всесильных и верных учений? Ничего; во всяком случае, в идейном плане. Защита традиционных ценностей сама по себе редко бывает для человека вдохновляющей идеей. Да и носители этих ценностей — что учреждения, что люди — к моменту великих революций бывают не в лучшей форме. В этом и причина мифа о «великих и бескровных»: обычно первые месяцы их разбою сопутствует общественный паралич. Что защищать, за что сражаться? Чтобы все было как прежде? Это уж потом, над вконец загаженным пепелищем, «встает былое светлым раем, словно детство в солнечной пыли»…
В этой ситуации первые солидаристы выдвинули несложные и довольно очевидные аргументы, попытавшись революционизму противостоять. «Да, в мире есть противоречия: между различными народами, общественными группами и т. п. Но есть и общность интересов и путей, она гораздо важнее. Общность народов, живущих вместе или рядом; работников и хозяев одного предприятия. И надо постараться понять: солидарность — основа всякого развития. И если мы поймем это, жизнь на земле станет более терпимой и сносной. Солидаризм обеспечит народам стабильное бытие, неуклонный прогресс».
Терпимая, сносная жизнь… Только-то? Умеренные, «скучные» призывы не запечатлеваются в исторической памяти — и неудивительно, что за пределами круга специалистов мало кто сегодня о солидаризме помнит. Но дело не в популярности и не в моде. Посмотрим на солидаризм по существу. Он призывает к единению ради равновесия и процветания, а не во имя очередных глобальных утопий. Могут ли подобные призывы как-либо повлиять на ход истории? Или они обречены осесть в выступлениях и книгах, самое большее — в программах небольших респектабельных партий?
Во Франции солидаристы пришли к власти в конце XIX века, солидаризм считался официальной идеологией Третьей республики. Лишь в тридцатые годы XX столетия солидаризм ушел с французской политической арены, удалившись в тишь кабинетов профессоров, учеников Эмиля Дюркгейма, далеких от практической политики. Наступала новая эпоха, и в резко поляризованном мире примирителям- солидаристам места уже не нашлось. Но не в эту последующую эпоху, а именно в начале века были заложены основы нынешнего французского благосостояния. Значительное влияние солидаризма на Англию также относится к концу XIX века, здесь оно было не политическим, а юридическим. Современное английское право сформировано не только либерально-индивидуалистическим мышлением, как часто принято думать. Следствием крайне индивидуалистического подхода можно, по-видимому, считать жизнь Британии в позапрошлом веке. Она, конечно, протекала в правовых рамках, — но трудно представить себе в XX веке европейскую страну с каторжным трудом пятилетних детей и виселицами для бродяг. А кардинальное изменение юридического мышления в Великобритании — прямое следствие влияния правовых идей солидаризма.
Перейдем теперь к Германии, к Австрии — к «немецкому экономическому чуду»: началось оно не с экономики как таковой, а с послевоенного общественно-хозяйственного устройства этих стран. Социальное рыночное хозяйство полностью сформировано солидаризмом, но уже не секулярным, как во Франции, а католическим, опирающимся на папские энциклики «Quadragesimo anno» и «Mater et magistra».
Некоторые истины очевидны уже на уровне терминов: вряд ли кто-нибудь употребит «немецкое» словосочетание «социальное рыночное хозяйство», говоря, допустим, о США. Интуитивно ясно, что речь идет о каком-то ином устройстве жизни. Пути к свободе и процветанию могут быть существенно разными. Чтобы понять это, даже нет нужды особенно углубляться в тему. Почему же так заплевано в нашем сознании словосочетание «третий путь», почему так безнадежно плоски споры? Как часто от сегодняшней дикой стихии, отождествляемой со свободой, шарахается публицистическая мысль к отождествляемому с регулированием рынка советскому «порядку». А потом обратно — в ответной полемике…
Но вернемся к немецкому солидаризму: он сумел развиться, реализоваться как в теории, так и практически. И поэтому на его примере ясны многие общие, вненациональные черты направления, в частности, его антииндивидуализм: не очень заметный в век рождения солидаризма, он решительно заявил о себе в середине XX века.
«Обе известнейшие системы — индивидуализм и коллективизм — односторонне исходят либо из отдельной личности (индивидуализм), либо из общества (коллективизм).
Для индивидуализма отдельный человек (индивид) — это все, в то время как общество — лишь нечто, чем этот индивид пользуется, причем в той мере, в какой он ожидает от него пользы для себя. По сути дела, индивидуализм вообще не признает никакой общности, но лишь взаимоотношения, которые, подобно шнурам, проходят от одного индивида к другому и за которые он может потянуть, когда ему понадобится что-либо от другого индивида.
Для коллективизма, наоборот, общество — это все, а отдельные люди — лишь шестеренки в огромном механизме, не имеющие сами по себе никакого значения, винтики, которые можно заменять, если они плохо работают. И в этом представлении, по сути дела, подлинная общность подменена неким левиафаном, который называется „обществом“, „народом“ или как-либо иначе».
Так писал Освальд фон Нелль-Брейнинг, один из отцов немецкого экономического чуда[20]. Эволюция солидаризма в сторону таких взглядов понятна: на бесчеловечность классово-расовых «солидарностей» мир ответил индивидуалистическим отрицанием солидарности как таковой. Разве любые слова о сообществе, о единении, об общем благе не воспринимаются многими — в частности, и в нашей стране — как пережитки тоталитарного мышления? Однако распад общества не лучше, чем «цементирование» его. Поначалу распад апеллирует к неограниченной личной свободе, и после пережитого XX веком апелляция эта выглядит соблазнительно. Но свобода, отказавшаяся от направленности вверх, быстро теряет цену — в том числе и в глазах ее носителей. Свобода «делать что хочешь» — не источник силы, и при первой же угрозе не находится охотников ее защищать: выбор между такой свободой и безопасностью люди безоговорочно делают в пользу последней. И вскоре общества, отвергшие христианскую солидарность, оказываются в шаге от нового «цементирования»…
Но о «двух путях к одному обрыву» и без нас сказано немало; здесь же речь идет о том узком пути, который, быть может, способен увести от пропасти.
Отвергая засилье индивидуализма или коллективизма, сторонники этого пути не отвергают ни одного из этих понятий по существу — они за гармонию, за равновесие их. Что часто и служит основанием для упреков в эклектичности, отсутствии в солидаризме принципиальной новизны.
«Дорога не есть лишь середина между двумя канавами и еще меньше — смесь из двух окаймляющих ее по сторонам кюветов; у нее есть собственный профиль и собственное основание (пакелаж и т. д.), и
