пяткой; разбираем утюг, чтобы починить телевизор; легко — в зависимости от конъюнктуры — переходим от честности к коварству; где бы мы ни оказались, пытаемся обрасти связями. Экзальтированное стремление к религиозному «спасению» можно присовокупить к данному списку.
И чтобы выжить, нам прежде всего необходимо присоединиться к Pax Americana, забыв сказки о «Третьем Риме» и «Китеж-граде», смирившись с очевидной «тупостью» основной американской идеологической триады — «права человека — рыночная экономика — демократия». Американцы, кстати, столь верны этой триаде, что даже острая критика американизации, например, ведется с указанных — клишированных — позиций. Наилучший пример — У. Макбрайд, предложивший провести «ось зла» через Вашингтон и МВФ… именно потому, что, как полагает Макбрайд, в Америке недостаточно демократии и плохо соблюдаются права человека! Добавить нечего: есть позиция Хантингтона, есть позиция Фукуямы. Этим фактически исчерпываются позиции. Для американца либо речь может идти о «войне» (или без кавычек) между указанной триадой и всеми прочими ценностными системами (Хантингтон и Макбрайд, конечно же, легко путают культуру и цивилизацию, ценность и технологический прием), либо речь может идти о реальной — с американской точки зрения — актуальности указанной триады для всех и вся, и задача состоит в «просвещении дикарей». Если нам так важно «не потерять лица», давайте считать, что мы «смирились с тупостью» американцев, давайте скажем (себе), что чем примитивнее умственный стандарт, тем больше у него шансов стать общепринятым…
Но вести реальную борьбу со стандартизацией — с «американизацией», с присоединением России к технологическому Pax Britannica, — так же бесперспективно, как ударяться в «луддизм». Мы можем рассчитывать на то, что наш технический вклад в глобальную техносферу когда-нибудь перевесит вклад Америки, мы можем (зная, что Америка — лишь эпизод во всей этой истории) ожидать триумфа — но только в рамках стандартной игры. Сама же цивилизационная стандартизация, имеющая сегодня вид «американизации», так же неизбежна, как стандартизация компьютерных программ, поэтому нам не следует особо печься о своей «идентичности», если мы намерены и далее ездить в автомобилях и смотреть телевизор.
С кем воюет Америка? Войны на «ничейных территориях». На политику данный вывод проецируется не однозначно. С цивилизационной (технологической) точки зрения, например, Ирак, Индия и Россия практически уже во многом являются частями глобального Pax Britannica — как и успевшие уже друг с другом повоевать Англия и Аргентина. Однако военное, политическое и экономическое противостояния могут осуществляться в рамках единой — «постбританской» — технологической схемы. В частности, много говорилось уже о том, что терроризм возможен и эффективен только в современном европеизированном мире (и, как заметил Глеб Павловский в нескольких интервью, начинает превращаться в своеобразный бизнес). Таким образом, даже терроризм, на уровне СМИ отождествляемый с чем-то «нецивилизованным», в реальности является таким же имманентным «вызовом» глобальной цивилизации, как и прочие «глобальные проблемы» (например, экологическая). С другой стороны, если противостояние друг другу «рядовых» частей глобализованного мира — нормальное явление, то противостояние Америке — это противостояние самому процессу глобализации. Америка, как я попытался показать, вовсе не «рядовая» часть Pax Britannica, но символ и гегемон глобализации. Противостояние Америке, таким образом, чаще вызвано далеко не одними лишь политическими и/или экономическими причинами, но коренится в войне цивилизаций. Следует подчеркнуть: речь идет не о нытье культур, описанном выше, а именно о войне и именно цивилизаций, организационных стандартов. Я уже отметил, что имперский стандарт пристраивается «сверху» к стандарту покоренного народа. «Абсорбция» в этом случае происходит медленно и почти безболезненно. Явный вид проблема приобретает тогда, когда имперский стандарт сталкивается с другим имперским стандартом. Примеры навязли в зубах: исламский мир (включая светские государства, выросшие из этого мира), Россия, «конфуцианский» мир (в первую очередь — Китай) — все это самостоятельные имперские стандарты, борющиеся за свою самостоятельность, причем в ряде случаев — борющиеся «объективно», независимо от устремлений конкретных людей, живущих в указанных мирах.
Интересен пример Югославии: можно предположить, что Югославия — осколок турецкого (то есть того самого македонского) имперского стандарта: эта страна всеми силами стремилась в Pax Britannica, и сил у нее было достаточно, чтобы претендовать на вполне достойное место… Но достойного места, как известно, не нашлось. Все прочие «осколки», не желающие мириться с третьесортным статусом, но не имеющие полноценной поддержки со стороны той или иной империи (того или иного «мира»), тоже входят в «группу риска». Ирак и Ливия — светские государства, то есть частично отколовшиеся от мира ислама, получили то же, что и Югославия. Вьетнамская война, корейская война — такие же войны на «ничейных» территориях. Афганистан — тоже «ничейная территория»: он слишком дик, чтобы считаться частью исламского мира, за которую вступится этот мир.
Кто следующий? Бывшие части России (не государства, а «мира»), рвущиеся в Pax Britannica, либо смирятся с полной организационной несамостоятельностью, либо подвергнутся «дисциплинарному воздействию». Турция ждет своей очереди, поскольку является вполне амбициозным осколком Pax Macedonica (впрочем, после Ататюрка, возможно, уже нет). В дальнейшем от империй, терпящих поражение в «войне миров», будут откалываться все новые части — кандидаты в жертвы «гуманитарных операций» Америки.
Правь, Америка! России в целом эта участь, как видите, не угрожает — пока Россия остается «миром», большой империей. Дело, однако, идет к тому, что россияне могут вскоре оказаться гражданами «уютных маленьких европейских стран», причем «европейскими» эти страны станут после проведения американцами «гуманитарных операций». Чтобы этого не случилось, России придется бежать впереди локомотива глобализации — в объятия США (как это представляется внешне), а на самом деле — в объятия Pax Britannica. Вся наша «модернизация» должна в реальности оказаться американизацией — причем без оглядки на конкретную эффективность. Не так важно, насколько эффективны в России американские методы организации политического управления, управления армией, экономикой и т. п. Эффективность здесь должна иметься в виду не конкретная, но общая: нам следует эффективно встроиться в Pax Britannica, стать понятными — в первую очередь с точки зрения тех жителей Запада, которые принимают решения в области политики и экономики, а значит, «понятность» России необходима именно организационная. Все неудобства от приобретения такой «понятности» будут компенсированы — инвестициями и выгодным статусом России в Pax Britannica.
Не исключено, что мой совет несколько запоздал. Незадолго до начала иракской войны Буш зачастил в Россию, и некоторые эксперты полагают, что смысл этих визитов состоял не только в том, чтобы добиться российского нейтралитета (или сотрудничества) по иракскому вопросу: Россия становится «доверенным лицом» США по делам СНГ и (мечтать не вредно) даже по некоторым европейским делам. Почему бы и нет? Когда афганская кампания только начиналась, европейцы и американцы готовы были глядеть на Россию теми же глазами, которыми рядовой-первогодок глядит на ветерана, прибывшего из «горячей точки». И если взгляд американца был несколько «замутнен» сознанием величия собственной страны, то европейцу ничто не мешало впасть в экзальтацию. Выступления Путина о готовности России сблизиться (перед лицом террористической опасности) с Европой и, в частности, с НАТО нашли в этом контексте (пусть временно) теплый отклик: пожалте, господин дембель, к нам на чифирёк, поведайте о тонкостях войны в афганских горах. Россия неожиданно вновь стала выглядеть сильной… и надежной. Америка также представляется европейцу сильной, но при этом — не столько надежной, сколько опасной, даже заразной. Что такое Америка для европейца? Большая страна, лежащая за морем, но вполне доступная: ни языковых барьеров, ни транспортных, ни культурных между нею и Европой нет. До последнего времени (пока не поделилась с Европой своими проблемами) Америка воспринималась как опора, пастбище. А что такое Россия для европейца? Большая страна, лежащая за россыпью восточноевропейской мелочи, но вполне доступная: ни языковых барьеров, ни транспортных, ни культурных между нею и Европой также практически нет. Но, в отличие от Америки, Россия на Европу не давит — просто потому, что не может. Россия — тоже пастбище, не столь обильное, зато (с сегодняшней точки зрения) безопасное. Отсюда можно качать сырье, сюда можно скидывать промышленные неликвиды, а в случае опасности российский дембель готов поддержать европейского первогодка. Получается (следует подчеркнуть: с психологической, и только с психологической, точки зрения), у России появился шанс заменить Европе Америку!
При этом инициативы Путина (например, стремление России в европейские организации) встречают
