— А меня не возьмешь? — спросил Шварц.
— Куда ж я тебя брошу? — рассмеялся Саня. — Кашу будешь варить. Законник ты. Тебе участие в боевых операциях отрицательно.
В это время зазвонил телефон.
— Во, — отреагировал Сашка. — Видать, увольняют уже.
Шварц снял трубку и услышал незнакомый голос:
— Андрей Андреич?
— Да, кто это?
— Не узнали? Даня Мальцев, из газеты. Что новенького?
— Из какой газеты?
На том конце линии образовался какой-то провал: ни звука. За это время Шварц вроде что-то припомнил, и, когда тот же голос вновь напомнил ему о себе, он извинительно за свою забывчивость произнес:
— Да, конечно, Даня Мальцев. Вместе летали в бухту Медвежку осенью…
Трубка донесла облегченный вздох:
— Я спрашиваю, как там у вас с рыбой? Нерка, говорят, пошла?
— Пошла.
— А! — воскликнул Даня Мальцев удовлетворенно. — Что-то серебрится, нерка нерестится. Работаете, значит?
— Приезжай, — подумав, сказал Шварц. — Если надо.
Как и все профессионалы, которым, собственно, известность и слава не нужна, Шварц журналистов не любил. Но Даня, как-то раз навязавшийся к нему в вертолет на облет побережья, сумел растрогать его. Когда в Медвежке по ним выстрелили из-за камней, Мальцев упал на землю и, нацелив встречь дроби длиннющий объектив, стал как заведенный щелкать. Его снимки очень помогли потом Шварцу, ибо запечатлели и перестрелку, и поротую рыбу, и бутылки у костра, и лица тех пьяных придурков, когда их вели к вертолету. Но главное, он не испугался, когда начали стрелять. Поэтому Шварц повторил приглашение:
— Завтра в рейд едем. Присоединяйся, если хочешь…
Сейчас-то статья в газете не помешала бы.
— Знаешь, Андрей, — замялся Даня. — Сам я не смогу. Но корреспондента пришлю — первый сорт. Прими по-отечески…
Пришла — молоденькая, большеглазая, длинноногая — настоящая соплячка. Даже удивительно стало: зачем прислали? Что такая напишет? От разочарования Шварц не нашел ничего лучшего, как сказать:
— Вы меня извините, Лена… Минут пять придется подождать… Дело.
— Конечно, конечно…
Улыбается, отметил про себя Шварц. И где они только эту гладкую улыбочку берут? Вместе с дипломом получают, что ли? Он видел, как она прошла по коридору к просвету двери и остановилась в нерешительности у порога, заметив распростертое на земле мощное тело Сашки. Тот мгновенно проснулся и тут же, несмотря на красные круги под глазами и ржавую щетину, отряхнув от песка голову, заложил первый круг, яростно пыхтя сигаретой:
— Девушка, а вы про меня напишете?
Она не смутилась и сказала доброжелательно:
— Если вы поедете — напишу.
Сашка предложил ей пива. Она отхлебнула: «Слишком крепкое». Сашка пошутил. Рассмеялась. Черт побери, она что, задницей вертеть сюда пришла? — со злостью подумал Шварц, но тут же устыдился своих мыслей: господи, вспомни себя в ее годы, когда ты…
— Лена! — справился с собой Шварц. — Подходите, как освободитесь!
…когда ты глушил из кружки спирт, чтобы забыть страх и отчаяние мальчика, впервые уходящего в одиночество моря от материнского берега; вспомни женщину, на которую ты лез и которую пытался целовать своим мокрым ртом, чтобы показать, что тебе все нипочем…
Девочка подошла и села рядом, глядя вопросительно. Он уловил ее беспомощность. Похоже, она не знала, о чем спрашивать. А он подумал, что не знает, как отвечать.
— Рассказать про нашу работу? — бросил он ей спасательный круг.
Она улыбнулась благодарно и включила на запись диктофон.
— Только давайте так: я расскажу правду, а вы просто послушаете. А потом вы все сами увидите и обо всем хорошо напишете. Идет?
Идет. Она убрала диктофон и приготовилась слушать.
— Вы из Москвы?
— Да.
— Так вот, процентов восемьдесят красной рыбы, которую вы там едите, покупаете на рынке или в магазине, так или иначе добыто с нарушениями всех норм лова или просто браконьерским путем. У браконьеров есть все: целые флотилии кораблей, лодки с такими моторами, что вам и не снилось, судьи есть, милиция своя — все. Но по старой памяти существует еще инспекция рыбоохраны. Она, конечно, связана со всеми браконьерскими структурами крепкими узами традиций и родства, но все-таки, в силу специфики самой структуры, что ли, она обязана браконьерству мешать. Или хотя бы делать вид. Когда-то мы пытались мешать им всерьез. Но теперь у нас просто не хватает сил. — Он кивнул в проем двери, где валялся на траве и курил сигаретку Саня Романов. — Вот весь наличный состав. Три человека. На сто двадцать километров океанского берега и берега всех речек и ручьев, что текут в этом радиусе… И все наше счастье цыганское — не упустить удачи, когда случай сводит нос к носу нас троих и тех, с их лодками, автомобилями, ружьями, собаками и мобильниками. Поняла?
Она кивнула. Может быть, поняла.
Хорошая девочка, подумал Шварц. Надо же, на Камчатку приехала! Юлька младше ее года на три, а уже нелюбопытна, самодовольна, беспощадна. Отличница, черт побери! Гордость школы! Шварцу случалось думать о дочери с раздражением. Он знал, что дочь стесняется его, приучившись благодаря матери считать отца недотепой.
— Лена, — позвал Шварц журналистку. — А что же Мальцев тебя послал? Поопытнее не было?
— А я сама попросилась, — не смутилась она. — Интересно.
— Интересно? — удивился Шварц. — Что интересно?
— Все: земля, рыба, какие-то битвы вокруг… Вы… Мальцев сказал, что вы — Безумный Макс.
— Кто?
— Есть такой персонаж в одном фильме: короче, один полицейский, которому все по барабану, он делает как надо — и все.
— Я не Безумный Макс…
— Откуда вы знаете?
Он посмотрел на нее: на прядку пепельно-серых волос, заправленную за ушко, на доверчиво открытую линию шеи, на маленькие руки — на каждой было по плетеному серебряному колечку, — и понял вдруг, что эта девочка совсем не похожа на тех, что живут вокруг, подумал, что правильность линий ее лица и рук не может быть делом случая, такая красота может родиться только в больших городах, где осколки старинных родов могут отыскать друг друга и соединиться, чтобы произвести на свет новое изящество; и тогда он понял, что и глаза ее, вопросительно глядящие на него, прекрасны, и губы ее прекрасны, что вся она прекрасна и что если он сейчас же не избавится от этого наваждения, то ее красота сломит его и родит нежность в его сердце…
— Андрей! — вдруг громко крикнул с улицы Сашка, и этот спасительный зов вырвал его из странного сна. — Андрей, тут Николай еще пивка принес, не хошь освежиться?!
Шварц вскочил:
— Лена, знаете что…
По совести, он понятия не имел, что ей сказать. Он вдруг почувствовал, что мог бы болтать с ней бесконечно и отвечать на все ее вопросы… Это не пугало, но как-то странно волновало его…
— Давайте лучше завтра договорим… Надо бы унять этих молодцов, а то разошлись что-то. — Он
