Жизели”, написанный по заказу московского театра “Современник”. Отменная документальная драма о Жизели Купес — француженке, после войны переехавшей жить в Россию. В тексте смешались три эпохи — военная, когда юная Жизель встречает бойца освобождения, белорусского солдата Сергея Буряка; 1957 год — Жизель работает дояркой в пьяном колхозе; и наши дни — обнищавшая пенсионерка спустя десятилетия встречается с сестрой и подводит итог жизни.
Молодой белорус Павел Пряжко, совершенно зря скрывающийся под эпатажным псевдонимом Афродита Дубовик, взял спецприз жюри за актуальный “Серпантин” — драматические вариации на тему телевизионных реалити-шоу, завершающихся бунтом человеческой природы, зажатой в тиски чудовищного бизнеса. Вслед за Курейчиком и Пряжко идет Константин Стешик, пока отмеченный только вниманием жюри, — легкий на слова автор, пишущий “короткометражные” трэшевые страшилки с потрясающими диалогами в духе Хармса и чернушного европейского кино.
У Коляды так много вполне успешных учеников, чьи пьесы составляют сегодня весомую часть российского репертуара, что уральская драматургия и ее победы стали легендой; недаром в пьесе Виктора Тетерина, представленной на конкурс, один из героев даже афористично взывает к собратьям, используя названия ключевых пьес Василия Сигарева: “Мы все едим Пластилин, мы все пьем Черное молоко”.
В русле сигаревского “Пластилина” развивается драматургия совсем молодого автора Антона Валова. “Рецидив трусости” (2-я премия в номинации “Пьеса о подростках”) — городская сага о тинейджере с неопределенным поэтическим настроением и удивительной способностью попадать в приключения. Особый уральский авантюризм заключается в насущной потребности пребывать на грани поэтического восторга, где то и дело грезится призрак несравненного Виктора Цоя или же народного философа Митрича, — или на грани смерти, где в каждом праздношатающемся прохожем можно встретить своего невольного убийцу. Причем для подростка Валеры Шатова обе грани равно привлекательны. Форма пьесы — все та же, сигаревская — заимствует модный принцип европейского арт-хаусного кино — мелко-мелко дробить эпизоды, более походящие на вспышки фотокамер, чем на звенья цельного сюжета. Более сильное впечатление, граничащее с отторжением, оставляет второй текст Валова “Качели за окном”, удостоившийся попадания в шорт-лист. Жуткая до омерзительности реальность пьяной раздолбанной семьи взрывается ярчайшими театральными диалогами в духе капитана Лебядкина, превращающими проклятую жизнь алкоголиков в карнавал бесовских сил, в тошнотворный праздник булькающей, хихикающией, гогочущей гадкой плоти, корчащейся на своей последней тайной вечере, на своем домашнем Страшном суде. Где финальной расплатой явится семилетний ребенок-инвалид, словно распятый на костылях, смиренно выслушивающий подловатую песенку взрослых о “белокрылых лошадках, что мчатся без оглядки”.
Острое женское слово в русле “Пластилина” звучит в пьесах “Русская рулетка” Юлии Максимовой и “Выхода нет” лауреата спецпремии жюри Гульнары Ахметзяновой. Две пьесы о девушках- подростках демонстрируют весьма страшную вещь: социальное отчаяние и отчуждение становится абсолютной нормой не только для героев пьес, но и для их авторов, отказывающихся даже от намека на возможную победу добродетели в мире, подчиненном законам насилия и произвола. В “Русской рулетке” у двух отчаянных девушек есть только два варианта, как вступить во взрослую жизнь: подчиниться навязчивому домогательству “чурки” (в конце пьесы уведомление: “Автор не имеет никаких расовых предубеждений”) или быть растоптанными и изнасилованными его же дружками. В пьесе “Выхода нет” примерно та же ситуация приводит выводок семнадцатилетних подружек к третьему варианту — лесбийской любви, в данном случае дающей героиням шанс освободиться от навязчивого круга жизни, в который попадают их сверстницы, — пьяная семья дома и чудовищные уличные отношения с сильным полом. Сексуальная аномалия становится глубоко продуманным и самым надежным шагом к отчуждению от взрослого мира, от которого не придумано иной действенной защиты. “Нас не догонят” — имеют полное право сказать уральские “татушки”, принявшие решение “уйти из этого мира”, где и взаправду “выхода нет”, как пишут в московском метрополитене — этом недостижимом для девочек с уральских улиц достижении цивилизации.
2. Братья Пресняковы
Братья Владимир и Олег Пресняковы — уральские авторы, развивающиеся параллельно колядовской школе, — будучи в статусе мэтров, в конкурсе не участвовали; но в рамках разговора об уральской драматургической аномалии невозможно не сказать коротко об их двух последних пьесах, уже принятых к постановке в Москве, — “Изображая жертву” и “Воскресение. Супер”.
В конце 80-х уральский рок был сочетанием переливов новой музыки, близкой к скупому свечению уральских самоцветов, и ударной волны перестроечных откровений, газетной правды, разводов реализма по сырому месиву родной земли. Екатеринбургская драматургия сегодня возродила тогдашнее всероссийское влияние уральской культуры. Она продолжает дело и славу уральского рока: рвать и жечь души, волновать и корежить сознание зрителя, делать красиво и больно одновременно. Пресняковы, авторы прославленных пьес “Терроризм” и “Пленные духи”, — сегодня едва ли не главные драматурги страны. И если это кого-то не устраивает, то претензии лучше направлять сразу к самой жизни российской. Она такова, как показывают ее летописцы наших дней братья Пресняковы — умные и злые, жутко ироничные и в то же время видящие все в каком-то правильном, двойном освещении. Ни одного провального текста за всю карьеру, феноменальный творческий рост, признание в России и на Западе.
Главный герой пьесы “Изображая жертву” Валя — подросток с андрогинным именем, ускользающий от характеристик, без свойств и запаха, — возбуждает гневное любопытство старших. Живет и спит не снимая бейсболки. Дома кушает китайскими палочками, провоцируя дядю на дико смешной монолог о том, что “мы к палке приделали черпалку. В России, чтобы жить, нужно загребать побольше”. Работает в милиции, “изображая жертву” на следственных экспериментах с подозреваемыми. Человек- призрак, человек без имени. Криминальные дела подбираются, как назло, самые идиотские — алкаш пошел мусор выносить, хлопнул дверью, от порыва ветра снесло вниз жену, мывшую окна; кавказец решил отомстить любовнице и утопил ее в бассейне, схватив за ноги. В самом финале следователь в чине капитана разражается длинной матерной тирадой, в которой заключено ядовитейшее раздражение по поводу жизни вообще. Мир сошел с ума, и новая Россия не дает поводов понять ее умом. Только по матери.
По сути, “Изображая жертву” — это фильм Карена Шахназарова “Курьер”, переиначенный для наших дней. В свое время это был фильм целого поколения, пьесы Пресняковых должны стать таким же “мессиджем” современникам от современников.
