— Топоры у тебя все тупые.
— Так возьми да наточи.
И на следующий день при помощи напильников и бруска он довел три топора и колун до бритвенной остроты и блеска.
Иногда он вспоминал свою ленинградскую квартиру — длинную кривую комнату под самой крышей в коммуналке, захламленную и пропахшую табачным дымом, но не испытывал никакой тоски. Питер был связан с убийством, и хотя он и стремился туда всей душой, воспоминание о залитой кровью женщине вызывало содрогание. Чтобы избавиться от дурной памяти, он брался за Библию, подчеркивая что-то карандашом или даже выписывая в ученическую тетрадку какие-то фразы…
А Людмила Ивановна неожиданно для себя обнаружила, что в городке полно мужчин, взгляды которых — восхищенные или грязно-липкие — она теперь принимала со смутной радостью.
Постоянным читателем библиотеки был старший лейтенант милиции Кравцов, приходивший сюда каждую неделю, а то и чаще. Он явно стремился обратить на себя внимание статной царицы- библиотекарши, с невозмутимым видом восседавшей за конторкой. И если раньше на его попытки заговорить с ней Мила отвечала односложно или вовсе отмалчивалась, то сейчас, к радости офицера, охотно вступала с ним в разговоры.
— Ищете все своего беглеца? — поинтересовалась она. — Ну, который из тюрьмы сбежал.
— Ищем и найдем, — твердым голосом отвечал Кравцов, налегая могучей грудью на конторку. — Чую я, что он пока где-то в городе прячется. В самом, можно сказать, невинном месте. Может, даже в вашем доме…
— Может, — с улыбкой кивала Людмила Ивановна. — И что?
— Не век же ему прятаться — найдем.
— Вы опять Пушкина берете? Стихи любите?
— Я все подряд у него читаю, — говорил Кравцов. — Я честный человек, Людмила Ивановна. И неженатый. А пока неженатый, можно и стишками побаловаться.
— Откуда у вас этот шрам? — спросила вдруг она, когда он взял со стойки очередной том академического Пушкина.
— Глаз у вас! — восхитился Кравцов. — Это меня в детстве паук укусил. Я его сдуру в руку, а он меня — цап! Рука раздулась, как валенок. Фельдшер с перепугу опухоль и разрезал, но ничего не нашел, а потом все само собой прошло.
— Не он, а она, — сказала Мила. — Вас укусила самка паука-крестовика. Она крупнее самца, на спине у нее такими белыми точечками крест выложен. После соития с самцом она его кусает, а потом съедает.
— Соития… а! — сообразил Кравцов. — Ну и ну! Вот они вы какие, женщины, а? Кому еще такое в голову придет… надо же!
В ответ Людмила лишь безмятежно улыбнулась.
Когда он ушел, Мила вдруг вспомнила о своем узнике, и внезапно ей в голову пришла мысль о том, что отношения их чем-то неуловимо напоминают отношения между людьми, заброшенными в библейские пустыни и леса, в то насыщенное тревогой пространство, где мужчины воевали и брали женщин, как сильный зверь — слабого, и где слова значили не меньше, чем поступки, и она была тоже зверем, пусть и слабым…
В конце июля Мила отправилась пропалывать картошку, но через полчаса ее скрутило и она еле добралась до дома. Болело внизу живота. На следующий же день она отправилась к врачу, который и сказал ей, что она беременна.
— И что теперь? — спросил слегка огорошенный новостью Михаил. — Мне уезжать?
— Ребенку нельзя без отца, — сказала Людмила. — И ты слово дал.
— Слово-то — из книжки! — рассердился Михаил. — А в ней много чего написано. Я тут, кстати, внимательно почитал про всех этих парней… галаадитян и ефремлян и других. Та бойня у моста через Иордан — это все так, вроде как подрались две шайки пастухов и разбежались. А на самом деле ефремляне были самым важным народом в Израиле, во всем тон задавали вместе с царем своим Иеровоамом. С ним они и в ассирийский плен пошли, только там и сгинули. А Иеффай твой вообще нет никто. Шестерка, хоть и ходил в судьях. Умер в одиночестве, и никто даже не знал, где он похоронен. Так-то, Людмила Ивановна! Историю надо досказывать до конца и целиком. К нам поп по субботам в тюрягу приходил, так тот все про Христа да про подвиги его, то да се. А я внимательно прочитал книжку, которую он нам оставил, и говорю: “Что ж вы, батюшка, то да се, а главного не говорите? Ведь Христос-то ваш был евреем. А?” Поп залопотал что-то, братва понасупилась, но некоторые из наших призадумались. Не надо по кусочкам, надо все
