некоторого усилия признали за своих переселенцев из стран Азии и Африки — людей, в культурном отношении гораздо более близких к мусульманам. Религия и общее (далекое) прошлое (опять же замешенное на религии) — единственное, что всех объединяло; зато религиозное рвение заметно отличало выходцев с Востока от выходцев с Запада. Восточным было непонятно, что это за такая «еврейская духовность», если она не держится обеими руками за Тору; и вряд ли можно сказать, что в этом они были не правы14.
Выходец из СССР, Александр Гольдштейн (знакомый российскому читателю по книге «Расставание с Нарциссом») смотрит на дело, со своей точки зрения, пессимистически: «Желтое марево Благодатного Полумесяца исполнит завет ханаанцев. Восток пеленает нас, точно саван. Тают последние европейские огоньки ашкеназской души»15. Хотя, думается, ханаанцы тут совсем ни при чем.
Наши соотечественники, числом около миллиона, переселившиеся в Израиль, укрепили его демографически и в то же время привнесли в эту страну свою «иронию, тоску и отчужденность» (писатель Амос Оз)16, естественным образом замедлив процесс ее иудаизации. Но, как представляется, только на время. Ортодоксы, во всяком случае, утверждают, что «русская» молодежь гораздо более восприимчива к «религии отцов», чем старшие поколения, выросшие в атмосфере советского безбожия.
С другой стороны, нерелигиозная часть населения все больше проникается релятивизмом и скепсисом, характерными для современного западного общества. Здесь постепенно выветривается «уважение» к «религии отцов», которое прежде обеспечивало Израилю некоторое единство. Учащаются откровенные призывы к борьбе с «клерикализмом»; кое-кто собирается объявить Kulturkampf по образцу Германии 70-х годов ХIХ века. Последний термин звучит сегодня по меньшей мере претенциозно. Бисмарк начал «борьбу за культуру» против католической церкви как-никак во имя Гёте и Шиллера. А чьи имена можно сегодня подставить на их место в таком контексте? Тарантино или Майкла Джексона?
Раздвоение Израиля между религиозной и нерелигиозной его частью углубляется, переходя в глухую борьбу. Ортодоксы уверены, что в этой борьбе они одержат победу. Залогом тому, с их точки зрения, является положение осажденной крепости, в котором оказался Израиль17. Леволиберальное крыло политического спектра делает ставку на достижение мирного соглашения и ради этого готово идти на переговоры хоть с самим дьяволом. Но мирное соглашение чем дальше, тем больше становится миражом в пустыне. Другая сторона проявляет непреклонность, которая объективно укрепляет позиции израильских правых, опирающихся на раввинат, делающих ставку на силовой отпор.
Возрастающая религиозность осаждающих (напомню, что палестинское движение сопротивления зародилось как светское по преимуществу) оказывает в известной степени «заразительное» действие на осажденных — еще один фактор, способствующий иудаизации Израиля. То, что начиналось как спор за землю, превращается в священную войну за Сион.
Добавим, что только иудаизм сообщает определенную легитимность притязаниям евреев на Святую землю. В самом деле, мало ли в древности было народов, которые были изгнаны из мест своего проживания (или снялись добровольно) и переселились на какие-то новые места либо просто растворились среди других народов. Правда, евреи — единственный народ-изгнанник, который сохранился в рассеянии, не обретя нового местожительства. Но из этого еще не следует с железной непреложностью, что они имеют право на Палестину. В конце концов, они сами откуда-то пришли в землю Ханаан как будто в ХIII веке до Р. Х. и завоевали ее в ходе двухсотлетней борьбы. Показательно, что нерелигиозные сионисты какое-то время колебались в выборе места для «национального очага»; некоторыми из них была предложена в этом качестве, например, Уганда.
И только Библия дает евреям права именно на Палестину (хотя и без указания точных границ). Только библейский «мандат» отвергает права других народов на эту страну, более того, призывает Израиль наказать их за их притязательность: «…Предай их заклятию, не вступай с ними в союз и не щади их» (Втор. 7: 2).
Еще одним залогом своей будущей победы ортодоксы считают демографию: рождаемость в семьях религиозных израильтян намного выше, чем у нерелигиозных (и в семьях восточного происхождения выше, чем в семьях западного). Если, как говорит С. Хантингтон, «демография — это судьба», то судьба Израиля — иудаистский фундаментализм; при условии, конечно, что дети, получающие соответствующее воспитание, пойдут по стопам отцов.
Dura lex, sed lex
Корректность — усугубляемая чувством вины за Катастрофу («Холокост»), — которую до сих пор проявлял Запад в отношении Израиля, заставляет его сквозь пальцы смотреть на рост фундаментализма в этой стране. Хотя последний имеет бесспорно антизападную направленность, а именно он направлен против христианства (что естественно для иудаизма), во-первых, и против современной западной культуры, во-вторых.
Будучи довольно поверхностно знаком с иудаизмом, берусь судить об этом круге вопросов лишь по праву «свежей головы».
Прежде всего замечаешь, что критика Запада с израильской стороны — осторожная, часто прибегающая к обинякам (по крайней мере в тех изданиях, с которыми мне довелось познакомиться). Как- никак Запад — союзник; особенно Соединенные Штаты. Примером может служить вышедший не так давно в Москве и Иерусалиме сборник «Вавилон и Иерусалим». Вавилон в библейской традиции — символ язычества; в данном случае он обозначает Запад. Соединенные Штаты, правда, не называются; указующий перст направлен на Европу и международные организации. «В ООН и ЕС, — пишет Ян Виллем ван дер Ховен (западный автор и христианин — и это еще один знак осторожности: к делу критики Запада в сборнике привлечены, похоже, только западные авторы), — надежды возлагаются на усилия политиканства, а не усилия души. Перед человечеством открыты два пути — Вавилона и Иерусалима. Один — символ надежды человека только на свои силы, надежды на то, что если он объединится с другими на наиболее выгодных началах, то он сможет построить новый, и лучший, мир. Другой город символизирует надежду человека на Бога и веру в Бога. И этот город — Иерусалим»18.
В данном случае критические стрелы летят в адрес западной культуры, но в работах иудаистских богословов мишенью становится само христианство, по их убеждению, несущее
