сейчас можем что-нибудь такое сделать, но для этого нужно придумать, чего мы хотим, и это вполне описывается в рамках определенных социальных функций, а не божественного вдохновения.
А. Зорин. Я согласен. И кроме того, страшно хочется навязать что-нибудь такое обществу. Есть такое жуткое желание. Но мне бы все-таки хотелось прокомментировать то, что сказал Виктор Маркович. Он отделил филолога или комментатора от поэта, но поэт, который пишет по божественному вдохновению, — это полная романтическая выдумка. Поэт тоже что-то назязывает обществу и выясняет с ним отношения. Так что никакой разницы здесь нет.
Г. Левинтон возразил В. М. Живову, что вовсе не предлагал писать комментарии, руководствуясь только интуицией, однако нельзя во время работы над комментарием „думать о том, сколько ты за него получишь”. По мнению Г. Левинтона, комментатором „скорее движет идея ‘ай да Пушкин, ай да сукин сын!’””.
<…> В. Живов. Про разницу между комментарием и статьей. Когда я покупаю сборник статей NN, я покупаю этого NN. Когда я иду в магазин и вижу книжку Винокура, я покупаю ее, и оказывается, что там на девяносто процентов не Винокур, а Шапир (это, верно, для примера? Не пугайте так. —
Н. Мазур. <…> Говорилось о том, что комментарий непопулярен, что в настоящий момент он является социально не очень успешным проектом, и, наконец, было сказано, что комментарий — это не тот жанр, который позволяет „пасти народы”. На мой взгляд, задача „пасти народы” вообще не является научной, хотя бы потому, что значительно более успешно она может быть решена в других областях. Задачей комментатора, точно так же, как и задачей любого ученого, является все-таки расширение пределов познанного, познаваемого и — не побоюсь этого слова даже в постмодернистскую эпоху — установление истины, так как всякая субъективная истина субъективна постольку, поскольку всякая истина субъективна. А если посмотреть на то, чем мы занимаемся, с точки зрения этих двух задач, я, честно говоря, не вижу разницы между комментарием и монографией, поскольку тот и другой жанр служат расширению пределов познанного и установлению истины. Но я очень хорошо вижу разницу между наукой и не наукой и в пределах комментария, и в пределах монографии”.
Инна Лиснянская. Стихи. — “Арион”, 2004, № 2.
Я вроде бы из тех старух,
Чей вольный не загублен дух
Ни лицедейством, ни витийством.
Судьба, прочитанная вслух,
Мне кажется самоубийством.
И вновь, как робкий неофит
Или опознанный бандит,
Бегу подмостков, многолюдства
И доживаю жизнь навзрыд
В родимой полумгле искусства.
Анатолий Львов. Будущее не придет без меня! Письмо в новый век от Ильи Тюрина. — Альманах “Илья”, 2004, выпуск третий.
“Он имел очень много шансов стать врачевателем в самом широком смысле слова: лекарем, ученым-медиком, практикующим психологом страждущего общества. И мудрым лириком.
В детстве он удивлял, по-своему осознавая мир и себя в нем: не через „почему”, а выдвигая гипотезы. В отрочестве начал проявлять себя энциклопедистом, чертами человека Возрождения (может быть, России?). В юношестве — на исходе жизни — шагнул в науку из литературы (в альманахе — замечательное эссе матери Тюрина, Ирины Медведевой, об “уходе” сына в лекарскую науку. —
Феномен Ильи, полагаю, будут изучать не только литературоведы. Мало ли кого заинтересует эта скорость взросления, эта жизнь, ее результаты, ее загадка. Кто-то скажет: нет феномена, просто рано родился, лет на сто, на двести раньше…
Но через сто лет невозможно будет утонуть в 19. Или вообще — утонуть.
