пижаму с мертвеца, солдатские штаны,
они, что Пифагор, во всех углах равны.
Журнал, где голый зад и тот крутой фасад,
который увлекал меня сто лет назад.
Повсюду дуче сам, не верю я глазам:
“Бенито, наконец! Я здесь, но ты-то там!”
Мадонны, и божки, и будды без башки,
компартии былой линялые флажки.
Караты в чугуне и босхи на сукне —
и в этой стороне, и в этой стороне.
Вот римский сапожок траяновых времен,
а вот и скарабей, а вот и фараон.
Тебя нельзя пройти, ты долог, что Китай,
послушай, погоди, мне что-нибудь продай.
Бауту и судьбу, подшивку “На посту”,
и поднимуся я в такую высоту,
откуда видно мне до Лиговки моей.
Вы просто берега двух слившихся морей!
Я все с себя продам и все себе куплю,
поскольку ничего на свете не люблю,
а только этот хлам, позорище веков.
Ну, что поделать, я воистину таков.
Мне некого винить и нечего жалеть,
чуть-чуть повременить и вовсе ошалеть —
разрушить этот мир, рассыпать в прах Памир.
О, тлен, сегодня ты — единственный кумир.
Ты правишь и зовешь, диктуешь и паришь,
ты — Запад и Восток, ты — Рим, и ты — Париж.
Ты вышел из могил, покинул ты курган,
мы за тобой идем и по твоим кругам.
С тобою ночью спим, а днем тебе кадим,
и ты у наших ног, но ты наш господин.
Прощай, Великий Тлен у Тибра на камнях,
