— Лежи, лежи! — сказала ему, когда он шевельнулся.
Возможно, старая и страшноватая Аннета Михеевна именно для контраста ошеломляла его легким ерничаньем и своей совсем не страшной насмешливостью. Простоватыми фразочками. Прибаутками.
Старикан Алабин все-таки больше болтал, умничал, а проще сказать, пошучивал, называя старуху
Нарочито потянувшись со сна, он сказал как бы в никуда:
— Жить хо-оочется.
— Да ну? — Аннета Михеевна, все понимая, откликнулась с ленцой и с насмешкой.
Но он сказал еще проще и тоже с ленцой:
— Почему ж не пожить. Человек я хороший.
— А?
— Я о себе... Хороший человек.
— Может, и так. Хоро-оо-оший, — протянула старуха. — Нелегко найти о самом себе
Женщина всегда пожалеет… Но сначала, конечно, добьет его. Добьет, а после, возможно, будет вполне искренно по нему выть. Есть, есть в этом какая-то их радость.
Старый Алабин вдруг страстно позавидовал племяннику Олежке. Его легкой возможности идти, прыгать, бежать. Или совсем отсюда свалить, уехать на юга, на север. На машине, хоть на осле!.. ехать, да еще и вопить — ура, ура, я еду!
— И о чем же задумался хороший человек? — спросила она тихо.
— Красотку вчерашнюю припомнил… Молодую.
— Всего-то.
— Молодая была!
— Выдумщик вы, Петр Петрович.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Никакая она не смерть, — рассуждал старикан, допив водку и повеселев. Вовсе не смерть… Что за шаблон и что за стойкая глупость в его кислых мозгах! Старуха как раз и есть
Старикану под хмельком вполне понравилось, что эта Михеевна и есть его жизнь. Нет, не сравнение с его жизнью. Не аналог… А прямо-таки сама его жизнь, которая зачем-то материализовалась. (Ближе к концу. Чтоб увидел!..)
И тотчас вдруг захотелось на ночную дорогу (пустынную и лунную сейчас)… Душе был нужен простор. Подышать теплым ветром! Петр Петрович взволновался. Если старая карга… Если эта старуха и впрямь его жизнь, она должна и чувствовать схоже и легко его понимать…
— Куда это? — вскинулась проснувшаяся Михеевна.
— А все туда же. — Петр Петрович, вдруг вспомнив, нашел предлог: — Перевязаться пора.
