высокий, с папироской в смеющемся рту.
Так вот, сыночек, он умер на днях. Он механиком работал в МТС, потом в совхозе. Говорят, когда работал, иногда во рту держал болтики или гайки... Наверное, в легкие попал болтик. Так говорят. Шел по улице, схватился за грудь и упал...
А еще в нашей речке утонула моя подруга Рабига... красавица была, пела, как соловей...
Зачем я тебе пишу все это, сыночек? Сейчас, сыночек, старицы уже нет. Я разглядела вчера — она вся засыпана песком, сором, какими-то колесами. Здесь растет тальник, камыш... даже не скажешь, что вода была. Что тут люди тонули.
Вот и моя жизнь, сынок, как эта старица. Живого места не осталось. Копай не копай. Помирать пора.
5
Дочитав письмо, я тут же позвонил маме. Было воскресенье.
Сестра Шура сняла трубку. От ее быстрого веселого говорка мне стало легче.
— У нас все хорошо, все хорошо.
Хотя она всегда так говорит. Даже когда беда. Я помню, лет семь назад мама на улице в гололед ногу подвернула... и Шура уговорила маму не говорить мне, чтобы не расстраивать...
— А что с мамой?
— Мама немного болела, но сейчас ей уже лучше. Я ей делаю уколы...
— А что случилось? Что-то же случилось?
— Слабость, больше ничего. Она немного упала... — Сестра, прекрасно говорящая по-русски, иногда вот так, слегка по-татарски, ломает речь. — Совсем немного! Хорошо упала — виском никуда не попала... У нас все хорошо. Как ты там? Не болеешь?
— Подожди. Она дома? К телефону не подойдет?
— Она недавно уснула...
— Тогда не надо...
— Нерсе, эни? Что, мама? Услышала... сейчас я помогу ей встать... немножко поспала...
В трубке наступает тишина, слышен какой-то шорох, треск. Лезут чужие голоса. Боже, когда в России будет хорошая телефония?
— Здравствуй, сынок, — слышу наконец слабый голос мамы. Она пытается говорить по-русски. — Как твои дела? Как погода?
— Да при чем тут погода! Мамочка, тебе лучше? Ты слушайся Шуру.
— Я слушаюсь. — Мама переходит на родной язык. — Она меня опять колет, как сено вилами, я уже лежать не могу.
— Но так надо...
— Ой, сынок... Надо ли? Зачем? Недавно моя старая подруга умерла... а она была на год моложе. Румяная была, красивая... и вдруг упала. Говорят, гриб.
— Грипп?!.
— Шура подсказывает: не гриб, а тромб. Оторвался и куда-то ударил. — И она заплакала. — Сынок, если я ходить не могу, если все забываю... зачем жить?
И я снова говорю те же слова, искренне, с великой болью в душе:
— Ты нам нужна!.. Эни! Багемем! Родная! — пытаюсь ввернуть татарские слова. — Мы тебя любим. Мы тебя очень любим. Живи, как родной наш урман, сосновый бор. Помнишь, я тебе рассказывал? Шишкин
