горячего копчения.
Лавр не брезжит над челом,
но по крайней мере
есть два моцбарта за столом
и один сальери.
К чаю ценному “Earl Grey”
хлеба нет ни корки.
Но есть родители в Ukrain
и дитя в Нью-Йорке;
во дворе сарай складской
да обувная будка.
И любимый есть — такой,
что и нет как будто.
Беглым прочерком — альков.
Над ним стеллаж сиротский,
где Кенжеев и Цветков
и неполный Бродский.
Чтоб не вымереть как вид
в месте проживания,
можно — в Рим или в Мадрид.
Но истекли желания.
Жестяные берега.
Берестяные святцы.
Прямо скажем — до фига,
чтобы состояться.
Похищение Европы
Плыть и плыть, чтоб с горы не сбросили для примера
всем, замыслившим оторваться, взмахнуть веслом.
Плыть, поскольку Агенор — справа, а слева — Гера,
и куда бы ни повернули — везде облом.
Бог и смертная, обреченные год за годом
дрейфовать, раздувая брызг соляную взвесь.
Два любовника, нарезающие по водам
