Новый Мир ( № 5 2005)

происходит у самого автора.

…В темноте родового гнезда

ты со мною на вы:

— Вы не спите? —

Нет, не сплю: дожидаюсь, когда

над некрепкою кровлей звезда

вдруг проклюнется в мутном зените.

(2004)

Напоследок напомню себе, что Кублановский — во всем поборник точности: и в выборе того или иного не затрепанного определения, и в соответствии фабулы — наитию инструментовки. И даже, скажу я в сторону, — в оформлении книги4. Но как бы поэт ни был внутренне подготовлен к высказыванию, он прежде всего доверяет самому стиху, поэтому любая заданная схема рассыпается еще до того, как ее успевают соорудить услужливые (или, наоборот, протестующие) классификаторы: “…Вот тогда, считай, на излете дней / я порой завидую лишь породе / старика, игравшего “Yesterday” / на баяне в сумрачном переходе”.

А уже и в новой, пока еще не известной читателю подборке5 поэт успел и проговориться, но, правда, как бы оттуда, из начала пути-биографии, из дворницких да храмовых сторожек: “И судьба моя станет однажды книжкой…”

Так ведь и вышло. Стихи себе пишутся, и в следующем, 6-м номере “Нового мира” в этом можно будет убедиться воочию.

 

Л. П. Крысин. Русское слово, своe и чужое. Исследования по современному русскому языку и социолингвистике. М., “Языки славянской культуры”, 2004, 888 стр. (“Studia philologica”).

Вот и здесь, в этом гигантском томе, содержатся работы более чем за сорок лет труда. Мог ли в свое время молодой сотрудник Института русского языка предположить, что пройдут годы — и он станет заместителем директора этого академического учреждения, автором нескольких словарей (я, кстати, постоянно пользуюсь его “Толковым словарем иноязычных слов”) и книг и что именно его — Леонида Петровича Крысина — будут всякий раз звать на помощь “средства массовой информации”. Особенно когда речь идет о каких-нибудь грядущих реформах нашего несчастного и бессильного, когда какой- нибудь жирик в очередной раз публично не полезет за словом в карман, когда мы, на секунду опомнившись, в уж не знаю какой раз — спросим себя: неужели так действительно “говорят все”?

Два года назад Крысин ответил на это в столичном радиоэфире: “Если так говорят носители образцового литературного языка или образцовые носители литературного языка, то это одно, а если это масса говорит, непричастная к культуре, то это совершенно другое. Один из наших лингвистов говорил, что если 90 % будет говорить „докбyмент”, то все равно это нормой не станет, потому что это противоречит этимологии, культурной традиции. И норма сама должна быть консервативна. Она не должна бежать впереди прогресса, стараться внести в число нормативных рекомендаций то, что только появляется. Пешковский даже говорил, что нормой признается то, что было, и отчасти то, что есть, но никогда не то, что будет”6. Это, правда оговорюсь еще раз, все-таки устная речь нашего известного языковеда. Представляемая книга написана, никаких интервью здесь нет.

В книге пять разделов — каждый со своим сюжетом и задачей: “Лексикология, лексикография, семантика”, “Стилистика, культура речи”, “Социолингвистика”, “Персоналии”, “Языкознание и школа”. Последний включает в себя и две научно-популярные работы, адресованные старшеклассникам и учителям-словесникам. К основному корпусу материалов прилагается чрезвычайно удобный словоуказатель и библиография. Я купил эту книгу не только потому, что хорошо знал, с кем буду иметь дело, и не только потому, что Л. П. — это один из тех, кто связывает меня с Чуковским (см. книгу К. Ч. о русском языке “Живой как жизнь”), но и потому, что, открыв ее, понял: это можно и нужно читать и вместе с тем — этим можно и нужно пользоваться.

Хороши здесь, кстати, подобранные Крысиным примеры. Они стопроцентно к месту, а кроме того, в “сегодняшнем”, как говорят страдающие канцеляритом соотечественники, “контексте” все это становится какой-то уж слишком причудливой кунсткамерой. “Русское слово свое и чужое” открывается текстом опубликованной еще в 1968 году книги “Иноязычные слова в современном русском языке”. Там, в главке “Слова, структурно совпадающие с их иноязычными прототипами”, буква “Г” (Крысин в повествовании следует алфавитному порядку) “открывается” таким примером:

“