комментария. Но это не клип и не видеоинсталляция, это достаточно внятный текст, построенный на использовании легко читаемых изобразительных и монтажных тропов. Их несколько. 1. Перечисление (монтаж однотипных кадров, снятых в разных частях света: шагающие солдаты, валящиеся с неба бомбы, голодные дети, люди, мечущиеся в поисках укрытия, и т. д.). 2. Метафора (огромные шестеренки, вращающиеся в кадре, символизируют работу бесчеловечного механизма истории; гигантские волны, перехлестывающие через дебаркадер и заливающие улицы городов, — метафора гибельной стихии…). 3. Метонимия (авторы отказываются от прямого показа наиболее одиозных “ужасов войны”; так, например, эпизод бомбардировки Хиросимы содержит лишь кадры погрузки в самолет дьявольской бомбы с надписью “Это только начало”, кадр открывающегося в воздухе бомболюка и крупный план японского мальчика, глядящего в небо; воображение зрителя дорисовывает остальное). 4. Остранение как основной принцип наложения музыки (так, кульминационный эпизод апокалиптической бомбардировки разворачивается под “Турецкий марш” — одно из самых “невинных”, из репертуара детской музыкальной школы, произведений Моцарта). 5. Стоп-кадры (в калейдоскопе стремительно сменяющих друг друга лиц и событий камера время от времени фиксирует и позволяет рассмотреть уникальное лицо, отмеченное печатью мудрости или обреченности; массовая трагедия становится в этот момент индивидуальной, пронзая чувством боли и сострадания).
В результате Вторая мировая война выглядит на экране так.
Пролог: волны накатывают на прибрежную гальку, девочка бежит краем моря, камера сопровождает ее, пока не упирается в ржавый остов полузатонувшего корабля. Параметры заданы: маленький человек, хрупкая, беззащитная жизнь и гигантская, бесчеловечная сила неумолимого разрушения.
Сразу вслед за тем на экран выплескивается бурная стихия коллективного милитаристского восторга: парады, учения, мужчины, женщины и даже малолетние дети в военной форме, самолеты, эсминцы, учебные стрельбы, напутствия вождей, приветствия толп… Кажется, энергия восторженного безумия вот-вот достигнет критической массы. Все уже готово к началу… Пауза. Чинный концертный зал, нетерпеливые покашливания, аплодисменты… Дирижер берет в руки палочку, и вот уже под звуки марша безудержная готовность покорять мир силой оружия выплескивается вовне, пересекая государственные границы. Немцы вступают в Польшу, наши — в Прибалтику, японцы оккупируют Маньчжурию. Падают на брусчатку поверженные государственные гербы, вкапываются в землю новые пограничные столбики. Кого- то арестовывают, кого-то куда-то тащат, но, в общем, пока что не страшно. Слегка растерянное население приветствует новых хозяев. Солдаты фотографируются с маленьким козленком на танке… Шестеренки войны приходят в движение.
А на другом конце света по-прежнему — мирная жизнь: сияют небоскребы, играет джаз, полуобнаженные красотки соперничают на конкурсах красоты… Да, антивоенные демонстрации, но главный лозунг: “Европа для европейцев, Америка — для американцев”. Беспечные “большие каникулы 30- х” здесь еще продолжаются, в то время как в остальном мире уже повсюду расклеены листовки с приказами о мобилизации. Тысячи и тысячи мужчин, простившись с женами и детьми, шагают, едут, плывут куда-то вдаль от родного дома. Они еще верят, что все это ненадолго. И только слезы на глазах чернокожей мадонны с ребенком — предчувствие ожидающей всех их ужасной судьбы...
Мир, несмотря на войну, лихорадочно развлекается: скачки, бильярд, бега на верблюдах, фигурное катание, роскошные аукционы… Только почему-то из этого развеселого бедлама плывут и плывут пароходы, и по трапам спускаются на землю Нового света еврейские женщины с детьми, в глазах которых какая-то совершенно недетская серьезность.
Немцы тем временем играючи занимают Европу. Кадры частей вермахта, марширующих по Елисейским полям, горящие русские пашни, разрушенный Смоленск озвучены веселой немецкой песенкой с рефреном “Мюзик, мюзик, мюзик…”. Советская официальная пропаганда тоже не дремлет: бархатный голос Левитана внушает, что все в порядке, Москва живет нормальной, обычной жизнью, работают кафе, рестораны… Любовь Орлова, улыбаясь, пьет кофе за столиком, в то время как колонны пленных русских солдат уже обреченно пылят по дорогам.
Война идет, тонут корабли, горят нефтяные вышки, гибельный ветер врывается в города… От войны не укрыться. Организуется новый военный порядок: патрули на улицах, комендантский час, проверка документов… Женщины встают к станкам — самоотверженно сверлят, пилят, строгают, делают бомбы и самолеты… Со скрипом вертятся шестеренки истории, однако цивилизация еще сохраняет привычные формы: бурлит уличное движение, машут палочками регулировщики…
Но вот изящная пианистка садится к роялю, и на первых тактах “Турецкого марша” самолеты принимаются сбрасывать на землю тысячи и тысячи бомб… Вид сверху: бомбы летят к земле, покрывая ее черными кружками разрывов. Внизу мечутся охваченные ужасом люди, ищут спасения в подвалах, в метро, в подворотнях, под деревьями, среди кладбищенских плит… Переполненные бомбоубежища, горящие города, гигантские языки пламени, рвущиеся из окон, и на последних тактах волшебной музыки — жуткая панорама выжженной, черной земли. Эмоциональный контраст между хрестоматийной гармонией “Турецкого марша” и апокалипсисом чудовищной бомбардировки создает ощущение полного и безжалостного краха иллюзий — иллюзий культуры и цивилизации. Все эти люди, жившие в уютном, “моцартовском” мире, не думали, что с ними может произойти самое страшное. Но оно произошло.
Потом, выйдя из убежищ, они горестно разбирают завалы, выносят трупы… Наступает голод и холод, дети рубят на улицах пни, собирают щепки… Огромные очереди за супом и хлебом. Голодные детские глаза… Крутятся шестеренки войны…
Мужчины воюют, меся грязь сапогами, натужно пытаясь вытянуть мир из трясины тотального взаимоуничтожения. Но запас сил и ресурсов жизни уже почти что исчерпан. Смерть угрожает каждому. Тысячи несчастных бредут куда-то с пожитками, в надежде спастись. Других насильно заталкивают в вагоны и везут в газовые камеры… Вторая кульминация, безмолвный реквием, — несение сотен и сотен крестов на негативном изображении.
И вот — перелом: русский солдат протыкает штыком изображение Гитлера. Вновь иностранные военные вступают на площади европейских городов и маленьких деревень. Их встречают цветами. У них ордена на груди… Их лица в морщинах, в глазах — печаль. И все-таки — счастье, близка победа! Люди танцуют на улицах. Генералы союзных армий пьют вино в обществе прелестных военных женщин. “It is only beginning” — надпись мелом на боку новой, красивой бомбы, которую грузят в блестящий, новенький
