8
Ужин накрыли во дворе.
Семейства учителей чинно изучали меню, делали заказы. Одеты неброско, в темное. Я со своими белыми штанами на всякий случай забился в угол. Рядом со столиком полыхал огненный факел, бросая на клеенку адские отблески.
Карта оказалась на турецком.
“Балык?” — спросил про рыбу. “Балык йок”, — весело откликнулся официант.
И с любопытством уставился на меня.
На подиум тем временем выносили аппаратуру, возились с проводами. Наконец к микрофону вышла красивая крупная девушка в черном платье с блестками. Учителя захлопали. Девушка сделала вид, что смущена.
Она пела грудным голосом, и я невольно засмотрелся на то, как блики льнут к ее продолговатым ягодицам.
Ухватив кость, вцепился в мясо.
И понял, что проголодался.
9
Солнце село, и город исчез в темноте. Но по цепочкам огней я видел, где кончается вода залива и начинаются холмы Стамбула.
Слева виднелась первая четверка минаретов. Красные стены, подсвеченные прожекторами, белые башни — Святая София, никаких сомнений. Дальше наклевывались серые купола пониже: мечеть султана Ахмета у ипподрома.
Напротив в небе чернела ниша, которую обступали звезды.
Мечеть Сулейманию в эту ночь почему-то не подсветили.
Где-то на самом краю города светилась еще одна мечеть. И стройный минарет как будто охранял ее там, на отшибе.
Закрыв окна, я включил кондиционер и вытянулся на простынях. Через полчаса музыка перестала, во дворе стали звенеть посудой, иногда раздавался женский смех и плеск воды.
Но сквозь шум кондиционера доносился другой звук — голос, который что-то бормочет на чужом языке. Сон одолевал так быстро, что перехватывало дыхание. А он все бормотал и бормотал, этот голос.
И чем глубже я проваливался в дрему, тем отчетливее звучали слова.
10
Был он греком, говорили они, что спорить, ибо кто сведущ более грека в прекрасном? да что вы, отвечали другие, неправда ваша, был он армянин, кто же знает лучше армянина толк в искусстве камня? тогда-то и подавали голос третьи; был он турок, этот парень, говорили третьи, потому что нет на земле того, кто сведущ более турка в божественном промысле.
Так что же нам делать?
Жили-то в деревне и греки, и турки, и армяне, и бог его знает, как перемешались их крови — пятьсот лет назад! — однако деревня была христианской, посему одну вещь мы можем держать за подлинную: что крестили его, как и положено, на сороковой день в местной церкви, в которой осталась, пока не исчезла, об этом событии запись, что числа такого-то в году таком-то крещен мною, священником греческой веры, сын деревенского плотника, и дано ему при крещении имя “Юсуф”, что по-нашему значит “Иосиф”.
И вот проходит с той поры двадцать лет, умирает великий султан Баязид по прозвищу Молниеносный — был он скор на поле брани, — и берет империю другой султан, сын того Баязида, девятый по счету Осман, и зовут этого султана Селим по прозвищу Грозный — был он зол на поле брани, — и всю
