голосом поет про „Под небом голубым”, обмен кассетами Джимми Хендрикса и Дженис Джоплин, денег нет, есть нечего, трахаться негде”.
Жестко и плавно. Местами вот так туго. А местами — рыхло. Мука. Наверное, общее свойство юных текстов.
Я сокращаю по простому принципу. Наверно, “Мне вслед не было сказано ни слова” в абзаце, где ритм очень плотный, во всяком случае, подлежит ужатию до “Вослед ни слова”.
“Зажав папиросу между большим и указательным пальцем” наверняка будет лучше смотреться без смешного ненужного “между”.
“Красивый, галантный мужчина, с ровной спиной, шустро отступающий в сторону, придерживая ветви над моей головой”. Что-нибудь одно: либо галантный, либо шустро отступающий.
Трусость моя неистребима. Приходится признать. Я поняла это еще и еще раз, точа текст. Он неотрефлексированный, лохматый, патлатый, корявый, какой угодно — и по большому счету совершенно не важно, так как он бестолково храбрый. Я все время только и делаю, пытаюсь делать, что преодолевать собственный ужас перед самой собой. Я опасаюсь всего. Выглядеть слишком умной и умничающей. Выглядеть дурой. Выглядеть чересчур образованной. Выглядеть круглой невеждой.
Смешила Бриджит Джонс, героиня известных дневников остро коммерческой Хелен Филдинг. Остро коммерческий — в наше время почти комплимент, как было комплиментом в свое время — столь же сомнительное “остросоциальный”. Толстеющая англичанка забавляла тем, что не могла шагу ступить без оглядок, переговоров с подругами по телефону, сомнений, без перемены твердо принятых секунду назад решений — к тридцати пяти, или сколько ей там было, она все еще не научилась, черт возьми, действовать решительно, ходить уверенно и выглядеть красиво. Быть красивой — легко. Это значит всего-навсего не пытаться рассматривать себя в каждом встречном зеркале и витрине на предмет изъяна в гриме или пятна на платье.
Более ничего.
Знал бы кто, как шатки и неуверенны в нашем мире позиции женщины!
Только я — я могу почувствовать, понять и рассказать.
И. Самое главное. Лично для меня. Пассаж, мессидж, как говорят, заключенный в этом тексте
Раньше казалось: узнать мужчину в библейском смысле — значит многое в себе открыть. Юная Адора высказалась, хихикая, в том духе, что у нее такое ощущение, словно в ней откупорили новую чакру.
На моей памяти был случай. Д. провела ночь с мужчиной. Свою первую в жизни ночь такого рода. Она была зверски влюблена, но провела ночь с другим. По-моему, я была первой, кто узнал об этом, — разумеется, кроме них двоих. А может быть, и единственной.
Она позвонила мне чуть ли не наутро. До этого она долгие месяцы изматывала меня перевивами своей влюбленности. Я была удивлена. Не очень-то укладывалось в голове, как вообще могло такое случиться. Любить не того, допустим, с кем… Я еще понимаю — совсем никого не любить, и вот так…
Но дело было в ней. Для всех ведь проходит по-разному. Кто-то без боли одолевает эту инициацию своего рода, едва запоминая свои ощущения. Для кого-то все нагружено громовыми раскатами, запахами вечности и отзвуками симфонии планет, всякой такой дребеденью.
Короче. Ей было проще — ну вот проще — психологически там, физически, как-то еще, методологически, метафизически даже — первый раз осуществить с тем, кто был гораздо менее дорог, чем истинный любимый.
Я была удивлена, что моя радужная Д. воспользовалась мужиком как открывашкой.
После этого, кажется, какой-то барьер в ней был сломлен, и отношения с мужчиной ей стали даваться гораздо проще.
Сейчас я зачем-то снова вспоминаю ту историю. Когда такое случилось, точнее, когда ничего такого не случилось, земля не перевернулась.
Наивное удивление, но все же: как же так?
Адора плевала на всякие страхи. Ей было уже нечего опасаться. “Когда я боялась пройти по узкой крошащейся балке на втором этаже разрушенного пирса к месту, где мы обычно сидели, Саша, стоя уже на том конце, усмехаясь, говорил: „А ты преврати свой страх в секс. Ты иди, бойся и кончай””.
Она не боялась. Но не потому, что она не боялась. А потому, что она так боялась, что пережгла свой страх. Автор преодолел страх в реальности, и ему было уже наплевать, он оказался не способен
