Этот первый период после обращения был у Александра радостным и светлым. Во внешней политике он был окрашен в тона триумфальной победы над “корсиканским чудовищем”, небывалым величием России. Во внутренней — ознаменован надеждой на преображение Отечества столь же скорое, как и его собственное преображение. Александр тогда пребывал еще в новоначальной благодати обращения и не видел “глубин сатанинских” в людских душах. Уроки Лагарпа не вовсе выветрились из его головы. Руссоистский идеал человека, благого и мудрого, которому надо только “припомнить” естественные для него нравственные основания, не омрачался еще в тридцатилетнем Государе тенью бездн Адамовой падшести, но только поднимался на небывалую высоту в христианском богоподобии, богосыновстве. Церковь, Священное Писание, поучения благочестивых христиан должны были актуализировать эти естественные для человека интуиции.
VI
Обратившись к Богу, Император Александр не ограничился стремлением к просвещению своего собственного народа. Из жестокой и кровавой войны с Наполеоном он вынес убеждение, что и в международные отношения обязательно должен быть возвращен дух христианства. Его новообретенная пламенная вера не оставляла места скепсису. Позднее царь рассказывал епископу Эйлерту, что идея Священного Союза родилась во время отступления русских и прусских войск после успешного для наполеоновской армии сражения под Бауценом (май 1813 года). Император и прусский король Фридрих- Вильгельм ехали рядом верхом, удрученные военной неудачей. Оба они были глубоко религиозны, обоим противостоящий им Наполеон виделся как “ce diable d’homme”, разрушающий божественный миропорядок и развращающий души богоотступничеством. Во время этого грустного пути Александру вдруг ясно пришло на сердце, что победить узурпатора они могут, только дав обет нерушимого христианского союза, в котором низкому политиканству будет противопоставлена любовь, сатанинской алчности и гордыне — поиск всеобщей духовной пользы, а своекорыстию — заповеди Божии. Как частный человек, глубоко принявший основания христианской веры, сознает истинность слов Спасителя: “Без Меня не можете делать ничего” (Ин. 15: 5) — и старается все свои отношения с другими людьми строить на евангельских принципах любви и жертвы, понимая, что, имея союзником Бога, ему никто не страшен и никто не может повредить: “На Бога уповаю, не боюсь; что сделает мне человек?” (Пс. 55: 12), так же и уверовавший Государь осознал ужасы бесконечных революций и войн, беспрерывно сотрясавших Европу в течение четверти века (1789 — 1814), унесших бесчисленное множество молодых жизней и разоривших многие государства как результат отхода христианских народов от основополагающих принципов веры Христовой. И если для богоборцев революционной Франции и для узурпатора Бонапарта такой отход был хотя и пагубен, но естественен, то для монархов Европы “милостью Божией” и для повинующихся им народов он был явно греховен, очевидно вступал в противоречие с зиждительными национальными принципами и должен был быть исправлен как можно скорее. Так рассуждал Александр, и именно эти его возвышенные мысли легли в основание Священного Союза14.
Александр открыл свой помысел Фридриху-Вильгельму, и тот вполне принял его. “Если Бог благословит наши планы, — с романтической пылкостью сказал он Александру, — мы сможем однажды в будущем восславить Господа пред всем миром!” Монархи горячо пожали друг другу руки, принесли тайный обет Всевышнему и обнялись в знак взаимной верности. Вскоре, после двухмесячного перемирия, в военных действиях наступил решительный перелом. Битва Народов под Лейпцигом решила исход войны и освятила складывающийся религиозный союз христианских государей. Короткий текст трактата Священного союза Александр написал собственноручно и предложил королю Фридриху-Вильгельму и императору Францу. Почти наверняка он советовался при работе над ним со своими сердечными друзьями Голицыным и Кошелевым, и именно через них масонские идеи братства христианских государей и народов так ясно обозначились в трактате.
Вспомним, что в “Новом начертании истинной теологии”, изданной в Москве в 1784 году, так объявлялись обязанности христианских государей: “Верующие Владыки всего мира <…> принесут себя в жертву Богу <…> и друг с другом соединены будут; понеже они общими силами стремиться будут распространять и приуготовлять царство Иисуса Христа и Его Божественной и духовной любви во всем мире чрез Его любви дух и по Его любви воле <…> Они будут взирать на себя как на рабов и чад Божиих и как на надзирателей и отцов всех своих подданных, и как таковые будут они стремиться детские свои должности в рассуждении Бога и все свои отцовские должности в рассуждении ближнего всегда <… > исполнять”15.
26 (14) сентября 1815 года три государя — австрийский и российский императоры и король прусский — подписали “небывалый в истории дипломатии документ”16 — “Трактат братского Христианского союза”, к которому мог присоединиться любой христианский народ Европы. Совершенно не случайно, что Александр предложил подписать “Трактат...” в день празднования Воздвижения Креста Господня. Подобно древнему императору Константину, он и его венценосные союзники вновь воздвигали над обезумевшим от безбожия миром спасительный Крест Христов, “дабы всем и каждому исполнить обет служения Единому Господу Спасителю, изреченный в лице Государеве за весь народ”. 25 декабря того же года “Трактат...” Союза торжественно зачитывался по повелению Александра во всех храмах и молитвенных домах Империи. Текст “Трактата...” должен был быть вывешен на всеобщее и вечное обозрение во всех церковных зданиях и ежегодно всенародно оглашаться в храмах в день праздника Крестовоздвиженья. По убеждению Александра, “Братский союз” открывал новую эру, возвещал рождение “христианской федерации народов”. И действительно, текст был составлен в таких выражениях, что чтение его с амвона вовсе не казалось неуместным. “Вступившие в Союз монархи согласились как в управлении собственными подданными, так и в политических отношениях к другим правительствам руководствоваться заповедями Святаго Евангелия, которые, не ограничиваясь приложением своим к одной частной жизни, должны непосредственно управлять волею царей и водительствовать их деяниями как единственное средство, утверждающее человеческие постановления и вознаграждающее их несовершенство. Вследствие сего положили: соединиться узами неразрывного братства и оказывать друг другу во всяком случае, во всяком месте взаимную помощь и доброжелательство, подданных же своих считать как бы членами одного семейства и управлять ими в том же духе братства для сохранения веры, правды и мира”17.
Декларация эта была столь невероятной в циничном и расчетливом мире международных отношений, что многие дипломаты старой школы отказывались верить в прямой смысл провозглашенных в ней намерений и искали скрытые за красивыми фразами или корыстные планы всех союзных государей вкупе, или попытку одних одурачить других. “Кое-кто из либералов видел в ней даже скрытый заговор монархов против их народов с целью пред-отвратить и сокрушить зарождающееся революционное движение”. Но в действительности “эта декларация свидетельствовала о лучших намерениях Александра и последовавших за ним монархов”18.
Для русского Императора создание нового международного сообщества было делом нравственно
