См. также: Сергей Шаргунов, “Как меня зовут?” — “Новый мир”, 2005, № 5.
Владимир Бондаренко. Славянский подвой к тюркскому дичку. — “Литературная Россия”, 2005, № 21, 27 мая.
“Впрочем, и я сам был в свои юношеские годы таким же, как Равиль Бухараев, яблоком, привязанным к ветке. Еще не обретя почву, но уже погрузившись в изысканную книжность посреди букинистических лавок Петербурга. И когда в 1977 году я написал в „Литературной России”, в которой тогда работал, первую рецензию на первую тоненькую, вышедшую в Казани книжку Равиля, в ней я тоже восхищался этими книжными прикосновениями молодого поэта к незнаемому еще и только открываемому миру великой поэзии ХХ века. С тех пор изменились и он, и я, и вот спустя почти тридцать лет я пишу уже о подлинном возвышенном, но трагичном мире поэзии своего давнего друга, занесенного ныне судьбой в вечно прохладный и холодноватый Лондон”.
Леонид Бородин. Справа — гора Казбек. Рассказ. — “Москва”, 2005, № 5 <http://www.moskvam.ru>.
“Итак, более шести десятков лет назад в одиннадцати километрах от станции Залари, что в Иркутской области, в отдалении от населенных пунктов еще до войны был организован, то есть отстроен и, как положено, забором обнесен, детский дом для сирот по судьбе, для сирот по суду (детки врагов народа) и просто брошенных детишек, а с первых месяцев войны — для „военных сирот”…”
Александр Бродский. “У меня нет идеи построить небоскреб”. Беседу вела Екатерина Мень. — “Критическая масса”, 2005, № 1 <http://magazines.russ.ru/km>.
“В отличие от Петербурга — города-музея, — в Москве большей части старого города уже нет. И ясно, что снесут все. Здесь ничего не останется в ближайшие 10 — 15 лет. Что касается Москвы, то все разговоры о том, что хорошо и что плохо, не имеют никакого смысла. Все, что здесь делается, чудовищно. Пройдет несколько лет, и от этого города не останется ничего. Будет только современная архитектура. Останутся Кремль, Мавзолей и храм Христа Спасителя. <…> В Москве нет критериев помимо денег. <…> Строительство — это своего рода нефтяное поле, огромное, из которого все, кто только могут, качают все, что могут, и больше ничего здесь не происходит. Пока все не будет выкачано без остатка, пока это поле не перестанет приносить доход, до тех пор его будут перекапывать, бурить и т. д. В какой-то момент бурить станет негде. Все будет использовано. Смешно говорить в контексте Москвы о каком-то восстановлении. <…> Мне жалко всего. Мне жалко конкретные сооружения, дома и общий дух Москвы, вид, который я любил всегда, к которому я привык. От Москвы осталась лишь кожура”. Александр Бродский — архитектор, художник, лауреат многих международных и российских конкурсов архитектуры.
Об этом номере “Критической массы” см.: Алина Зазелова , “Кэрри и Ролан теперь вместе. „Критическая масса” держит стиль и ищет смыслы” —
Ярослав Бутаков. “Контрреформация”
“Первой русской консервативной революцией следовало бы, наверное, считать
Ярослав Бутаков. Советский консерватизм: шансы на будущее. — “АПН”, 2005, 21 июня <http://ww.apn.ru>.
“<…> реакция и модернистская революция как две крайние формы отрицания существующего соединяются в противостоянии позитивному развитию на почве достигнутого. Но это позитивное эволюционное развитие как раз и есть не что иное, как консерватизм”.
Дмитрий Быков. “Вся наша жизнь — отбор”. Беседовал Андрей Мирошкин. — “Книжное обозрение”, 2005, № 21.
“Вообще, это чистой воды психотерапия. Это был месяц такой конкретной паники. <…> Надо было быстро принимать меры, а таблеток я не пью (из принципа), алкоголя не переношу, и единственное, чем я мог себе помочь, — это быстро-быстро написать роман [„Эвакуатор”]. Что я и сделал”.
См. также: “Подборка статей Дмитрия Быкова (некоторые знакомы по отдельным публикациям в „ранних редакциях”) выпущена издательством „Вагриус” в виде романа „Эвакуатор”…” — иронизирует
