Месяца через два, вечером, Евгений шел пехом по внутренней стороне Садового, мимо чеховского особнячка — направлялся к молодой певичке, у которой ночевал уже три недели, и теперь соображал, как начать отступление: красавица стала привыкать к почти семейным ужинам-завтракам, привязалась. Что небезопасно. О ней, конечно, заботился.
Его окликнули. Тот самый библиофил.
После обмена трафаретными вопросами “как вы? что нового?”, благодаря которым собеседники точно знают, есть ли между ними связь и какого она рода — будто температуру измерили, — библиофил протянул Евгению плотный бежевый конверт. Узкий и длинный, заграничный — таких он еще не видывал.
— У меня для вас письмо. Извините, обтрепалось — давно ношу. Не знал, где вас искать, а расспрашивать... Расспрашивать в наше время рискованно. Если можно, прочитайте и дайте ответ. Извините мою настойчивость, но это поручение мне хотелось бы исполнить абсолютно точно.
Евгений встал под фонарь — так, чтобы кругляшок света падал прямо на руки, — и открыл незапечатанный конверт.
“Милый Евгений! Наше знакомство было — мимо, до тех пор, пока я не прочитала вашу повесть. Она — прекрасна. Хочу позвать вас в гости — послушать стихи. Я уже второй день живу в комнате Зоологического музея, выходящей на университетский двор. Надо пройти через арку. Колоннада во входе — покой, то благообразие, которого нет и, наверное, не будет в моей оставшейся жизни. Адрес — улица Герцена, дом 6, квартира 20. Дайте мне Ваш, чтобы приглашение не блуждало.
Я бы очень просила Вас этого моего письмеца никому не показывать. Я — человек уединенный, и я пишу — Вам — зачем Вам другие?
МЦ”.
Во время чтения деликатный библиофил отошел на пару шагов в сторону, достал из портфеля отрывной блокнот с ручкой и терпеливо ждал, держа орудия письма наготове.
А Евгений, который умел с первого раза ухватывать суть самых сложных, замысловатых текстов, пробежал глазами коротенькое послание и вернулся к началу. Тут не мысли, тут чувства.
Он любил бурю. Чем выше волны, тем больше ему хотелось в них кинуться и плыть, плыть вперед, но из письма хлынул такой шквал, что надо было подумать, бросаться ли в это разгульное море. Тем более что он отлично помнил ее первый взгляд — холодный, высокомерный, злой. Как совместить его с беззащитностью, которая во всей наготе встает из этого текста...
— Дайте мне номер ее телефона, — пробормотал он, не отрывая глаз от листка. Слова опередили мысль. Только произнеся их, он понял, что решение принято. — Сам позвоню. У меня нет постоянного пристанища в Москве.
“Я вас слушаю” прозвучало так сурово, что Евгений поперхнулся. Замолчал на долю секунды, которой достаточно, чтобы оборвалась связь. Рассчитывал войти в теплую комнату, а попал на мороз.
Женщина — ему ровня?
Ничего, мы не робкого десятка. Начнем сначала.
Он медленно и разборчиво снова произнес свое имя и напомнил о ее письме. Но это ничуть не смягчило голос из трубки.
— Хотите прийти? Нынче я себе не принадлежу... — начала вспоминать Марина. — А в среду и в четверг до двух я бываю одна — сын в городском лагере. Работаю, потом готовлю обед, вечером мы дома вдвоем. Когда вам удобно?
Евгений выбрал утро. Мало ли как пойдет встреча... Ни в чем себя ущемлять не хотелось...
По дороге купил пучок белых гвоздик, которые Марина взяла без “спасибо”, как веник, и бросила на сундук прямо у входа. Оставила и забыла. Пронзила гостя взглядом, отвела глаза и поздоровалась. Приветливые слова, но без приветливой улыбки.
В передней было светло, и Евгений смог охватить взглядом всю ее фигуру. Широкие, крепкие бедра легко рожавшей женщины. Широкие плечи и тонкая, гибкая талия, затянутая передником, угол которого заткнут за пояс, а из кармана торчит линялая тряпка. Шею обхватывают бусы из темного янтаря. Ей идет.
Никаких специальных приготовлений к встрече с мужчиной он не заметил, даже руки не вымыты: под короткий ноготь на указательном пальце проникла и осталась черная грязь.
— Я чайник поставлю, а вы располагайтесь. — Она порывисто махнула рукой в сторону дверного
