Действие первое. Верховники и престол
Стоял январь 1730 года, не минуло и пяти лет с кончины Петра. А в Москве начали уже разыгрываться события, типологически родственные тем, что колебали и преобразовывали абсолютистские страны “классической” Европы. Инициатором событий стали оппозиционные престолу круги: воспользовавшись очередной дворцовой неразберихой, они попытались ограничить абсолютизм. По времени попытка эта уложилась в пять недель, закончилась она полным провалом — наша историческая память отмахивается от подобных событий: они не состоялись, и их как бы нет. Но в процессе российского крушения ХХ века событие это привлекло пристальное внимание политических мыслителей. В частности, о нем написал большую работу Милюков; а вот какую характеристику дал “заговору верховников” Петр Струве:
“Владимир Ильич Ленин-Ульянов мог окончательно разрушить великую державу Российскую и возвести на месте ее развалин кроваво-призрачную Совдепию потому, что в 1730 году отпрыск династии Романовых, племянница Петра Великого, герцогиня курляндская Анна Иоанновна победила князя Дмитрия Михайловича Голицына с его товарищами-верховниками и добивавшееся вольностей, но боявшееся „сильных персон” шляхетство и тем самым окончательно заложила традицию утверждения русской монархии на политической покорности культурных классов пред независимой от них верховной властью. Своим основным содержанием и характером события 1730 года имели для политических судеб России роковой предопределяющий характер. Монархическая власть, самодержавие победило тогда конституционные стремления боярской аристократии, сильных персон, и среднего дворянства, шляхетства”.
В этой характеристике смущает явно подразумевающееся: положительные общественные силы пытались, отрицательное самодержавие подавило… Отсюда и все беды. Но абсолютизм во всех странах пытался остаться абсолютизмом, странен бы он был, если бы вел себя как-нибудь иначе. И все же почти всюду он отступал, “делясь” с обществом, вначале с высшими его слоями, своими правами и прерогативами. Такова классическая схема эволюционного развития свободы: свобода начиналась с верхов. В Российской империи борьба за такое развитие, за “шляхетскую” свободу началась и закончилась в пять недель. С тем — заметим, забегая вперед, — чтобы в мирной форме никогда уже не возобновиться. Одно из двух. Либо абсолютизм в России был каким-то поразительно неприступным. Либо, быть может, требовали и добивались не совсем так, как везде?
…Император Петр II умирал, и отсутствие как естественного наследника, так и закона о престолонаследии погружало страну в хаос. Но в этом хаосе начали четко вырисовываться различные интересы и силы. “Будет нашим головам слетать!” Так говорили сотни собравшихся в столице офицеров- дворян. Безопасность дворянской жизни и чести, свобода от произвольных преследований… Требования простые, не только в России начиналось именно с них. Но планы верховников — членов Верховного тайного совета, высшего органа власти в стране, — этим не исчерпывались. “С князя Дмитрия Михайловича [Голицына] началась в нашем общественном бытии идея правильной конституционной монархии, идея, воплощение которой должно было, помимо всего прочего, восстановить самонадеянно разорванные Петром естественные связи государства со страной и дать развитию российской государственности принципиально иное направление” — так характеризует главного “заговорщика” и его идеи Яков Гордин.
Верховный тайный совет был единственным органом, наделенным “психологическими”, так сказать, полномочиями назначить наследника престола: не оговоренный никакими законами, его выбор все же не должен был вызвать протеста. “Анна Ивановна, герцогиня курляндская, — умная женщина; правда, у нее тяжелый характер, но в Курляндии на нее нет неудовольствий”, — предложил Дмитрий Михайлович. “Виват нашей императрице Анне Иоанновне”, — согласились остальные. Процедура передачи российского престола оказалась несложной; впрочем, кандидатура дочери старшего брата Петра и вправду выглядела убедительно. Но главное было впереди.
“Надобно себе полегчить…” “Батюшки мои, прибавьте нам как можно воли…” Так обращались к верховникам сотни дворян. И князь Дмитрий попытался “полегчить”. Составленные им “ограничительные пункты”, “кондиции”, были посланы завтрашней императрице; ей надлежало (в числе многого другого): без Верховного тайного совета согласия “войны не всчинять”; подданных новыми податьми не отягощать; у шляхетства живота и имения без суда не отымать; государственные доходы в расход не употреблять. Но остановиться на кондициях не собирались. Планы дальнейшего развития: английский вариант; польский вариант; республика. Что лучше, собирались подумать позже…
Анну предполагалось убедить, что ограничения ее власти потребовало “общенародие”. А как в поддержке “общенародия” князь Дмитрий Михайлович и его друзья были, мягко говоря, не вполне уверены, то кондиции предполагалось представить оному как… добровольный дар новой императрицы. Депутатам, везшим кондиции завтрашней императрице, надлежало: полностью изолировать Анну от любых внешних влияний и информации; вручить ей кондиции “совершенно наедине”; объяснить, что они заключают в себе волю и желание всего русского народа; озаботиться, чтобы никакие слухи об их поездке не могли дойти до Петербурга и за границу.
Нужно ли уточнять, что планы заговорщиков сразу стали известны всем и каждому, что обсуждались они на каждом углу? По отношению к ним общество естественным образом раскололось на три группы: сторонников абсолютизма во главе с Остерманом и Феофаном Прокоповичем; верховников и их ближайших друзей — всего несколько человек; среднее дворянство — шляхту, жаждущую гарантий и свобод.
Но Прокоповичу и Остерману без труда удалось убедить шляхту (которую о своих планах верховники как раз и не уведомили), что самовластие верховников окажется похлеще царского. Почва из- под ног конституционалистов была выбита, они мгновенно оказались в изоляции. Царица детально узнала обо всех прожектах еще до приезда к ней депутатов Верховного тайного совета. И Анна театрально выдержала роль. Вначале она приняла кондиции: как же иначе, коль общенародие жаждет. А в нужный момент, “узнав” об обмане, картинно, у всех на глазах, разорвала их. Так трагикомедия завершилась; даже и удивительно, что заняла она целых пять недель.
В печальной истории Дмитрия Михайловича заложено уже все будущее российского общественного реформаторства. Бумажные проекты. Порой они замечательны — пока проектировщик не подымет головы от стола. Плохо, когда они не осуществляются; но ббольшая беда, когда они начинают вдруг осуществляться, когда бумага пожирает жизнь. Сильно ли от князя Голицына разнится посвятивший ему
