“Волга” попалась с дурным характером, и я снова обратился к Прокофьеву.
Не только классный оператор, но и лихой шофер, Юра знал всех лучших в Варшаве автолекарей.
И его, кстати, многие знали: Прокофьев часто появлялся и на польском телеэкране.
Гаишники останавливали и, узнавая: “О, пан редактор!” — брали под козырек.
…Осмотрев мотор, Юрий ставит диагноз:
— Это не машина. Это могила неизвестного собкора.
Едем в сервис.
Восторженные объятия с паном директором, бутылка “Столичной”, машину поднимают вверх, и уже польский Кулибин качает головой:
— Странная у вас, у русских, система.
— Система зажигания? — подмаргивает Юра.
— Ага, — гогочет слесарь. — У нас тоже с зажиганием что-то не то. Жена Герека в Париж летает за парфюмерией, а сын премьера в Монте-Карло денежки из казны проматывает.
Удивляюсь их откровенности.
То Ян такое загнет — хоть стой, хоть падай.
Или — этот слесарь.
Или — Богдан, редактор братской газеты. Номенклатура — а туда же! Придет, расслабится и, полулежа в кресле, разносит власть в пух и прах.
Я показываю пальцем на люстру.
Отмахивается:
— Нехай...
А какой это праздник души — выезжать из ворот автосервиса на отведавшей ремонта машине!
Двигатель работает как часы.
“Волга” благодарно послушна — то скользит, обгоняя, то послушно застывает перед красным зрачком.
Рядом — видавший виды “Фиат-126П” по прозвищу “малюх”.
Зеленый все не зажигается.
Смотрю на пристроившуюся сбоку малышку.
В салоне две монахини в черных сутанах и белых развесистых накидках. Жестикулируют.
Одна закинула голову — хохочет.
Я фантазирую: угнали машину и носятся по Варшаве.
Что поделаешь — весна!
Интервью я задумал еще в Москве.
Сказал Птичкину.
