Новый Мир ( № 1 2006)

Ивановича.

Прапорщик Геннадий дернулся и глухо произнес в пространство:

— А мы, батя, приказ выполняли. Рассуждать — не солдатское дело, сам знаешь. Спи себе с Богом, нечего нам с тобой делить, по одной дороге умирать идем.

На рассвете они снова выступили, как выразился старый фронтовик Носков. Ледяная ночь съела ту невидимую черту, которая вчера разделяла стариков и молодых. Шли все вместе. Никитой овладела какая-то отчаянная решимость, он больше не робел, не стыдился себя, своей молодости и здоровья. Что-то незаметно с ним случилось, уравнявшее его и ветеранов, идущих на смерть. Рощин поглядывал на Никиту, но подойти и заговорить не решался, как сам Никита вчера не решался приблизиться к старикам.

Теперь он брал под руку то одного, то другого и терпеливо выспрашивал все подробности их биографий. Ему хотелось влить все эти обреченные жизни в себя, в свою память, в свое тело как в более прочный сосуд. Запомнить и донести куда-то, сохранить. Куда — Никита не знал. Старики вполне естественно приняли его в роли летописца и по очереди отдавали Никите свои истории.

Под вечер Никита раздал все таблетки. Они шли уже совсем медленно. И замерзали. Но никто не жаловался.

— Мы воспитаны войной, — сказал Матвей Иванович без тени пафоса, когда Рощин произнес что- то про силу духа. — Мы умеем умирать с достоинством.

— И все равно я не понимаю, зачем вы к нему идете? — нервно спрашивал Рощин, решившийся наконец заговорить. — Ну, это то же самое, как если бы я, с моим умом и талантом, как говорится, пошел бы к президенту за правдой! Ведь я же понимаю, что это ничего не изменит!

— Так ты ведь тоже идешь! — смеялся в ответ Матвей Иванович.

— Нет, я не так иду, не к нему. Я с вами. А вот вы зачем к нему?

— А мы тоже не к нему!

— Не понял?

— Что же тут непонятного. Не к нему, и все тут!

— А к кому же?

— К тебе, — неожиданно сказал дед и пристально посмотрел на Рощина. — И к нему вон, к Никитке то есть, и к Геннадию. К вам идем. А ты что, думал — к президенту? Велика честь!

На закате опять приехали телевизионщики. Никите было тошно смотреть, как они выбирают более выгодный ракурс, снимая стариков, едва переставляющих ноги, и чуть ли не просят их позировать перед камерой.

— Повернитесь немного влево, а то мне солнце отсвечивает, — говорил бойкий корреспондент, крутя обессилевшую старушку, как манекен. — Скажите, какова цель вашей акции и кто ее спланировал? Ходят слухи, что вам заплатила КПРФ…

Никита выхватил микрофон.

— Вы что, слепые? — закричал он, срываясь в какую-то бездну. — Вы что, не видите? Они же умирать идут! Умирать! Какая КПРФ? Какая акция? Они на голой земле спят! Это же ваши родители, неужели вам все равно?!

— Ага, — деловито сказал корреспондент, в первую секунду несколько ошарашенно смотревший на Никиту. — Значит, вы здесь организатор! Так скажите, на кого вы работаете? Кто вам дает деньги?

Никита собрал себя в кулак и ответил как мог спокойно:

— Денег у меня было с собой двести рублей, на них я купил лекарств от сердца и давления, и они уже все кончились. А продукты ветеран чеченской войны, который тоже с нами идет, в каждой деревне с боем добывает.

Тут Никиту сменил Рощин:

— Нашему президенту, конечно, наплевать на то, что здесь происходит. Спросят его потом иностранные журналисты: а что с вашими стариками, у которых вы льготы отняли? Он улыбнется и скажет: они умерли. С ним все ясно. Но вы-то! Вы, в отличие от него, люди! Сделайте же что-нибудь, хотя бы одеяла