Крылов Дмитрий Мстиславович родился в 1969 году в Ленинграде. Учился в ЛГУ, в университете Вашингтона получил степень PhD по биологии. С 1991 года живет и работает в США. Публиковался в “Литературной газете”, “Независимой газете”, журнале “Нева” и др. В “Новом мире” печатается впервые.
Мать Софьи, Лидия Ивановна, умерла три года тому. Ей было восемьдесят семь лет, она ушла из жизни от душевного расстройства. Врачи ставили ей, конечно, и другие диагнозы, у нее к старости нашли диабет, и давление было не лучшим, но Софья совершенно уверена, что скончалась она именно от душевного расстройства. От Лидии Ивановны осталась квартира и еще кое-что. Об этом необычном наследстве, полученном Софьей от матери, я и хочу рассказать, но все по порядку. Сперва о том, как жила Лидия Ивановна последние годы и как ее не стало.
Муж Лидии Ивановны умер гораздо раньше, когда их дочке Софье было девятнадцать лет. Тогда же Лидия Ивановна разменяла квартиру, в которой прожила с мужем всю жизнь, и Софья съехала в однокомнатную, в которой живет и сейчас, а Лидия Ивановна вселилась в двухкомнатную на Васильевском. Тогда-то одна из комнат в этой квартире и стала запираться, а дверь в нее была обита кровельным железом, и татарин с узенькой бородкой приходил врезать новый замок с толстым языком, в ладонь толщиной, входившим в дверной косяк на два оборота массивного ключа. Софья долгое время не знала, для чего такие осторожности в квартире, в которой кроме Лидии Ивановны никто не жил и не собирался, но уже тогда, навещая мать, стала замечать, что из-за двери слышна возня и какой-то не то кошачий, не то собачий вой. Лидия Ивановна долго не отвечала на вопросы дочери о закрытой комнате, но однажды та пришла утром и заметила на кухне миску с огромным куском мяса, сочившимся кровью. Зайдя в тот же день еще раз, она мяса не нашла. Не было и никакого блюда, из него приготовленного. Лидия Ивановна долго обходила вопросы дочери об этом куске мяса, но в конце концов разъяснила, что в закрытой комнате она поселила барса.
Ее знакомый, работавший в зоопарке, позвонил ей как-то под вечер и стал плакаться, видимо не без тайной цели, что назавтра крайний срок и если никто не возьмет животных, которых прокорм обходился слишком дорого обедневшему зоопарку, то всех их усыпят. Лидия Ивановна не думая согласилась взять кого-то себе, чего, видимо, хотел и звонивший ей, но вряд ли он, желавший пристроить хоть кого-то, ожидал, что она выберет себе барса. Трудно сказать, что она думала, соглашаясь взять именно барса. Вряд ли она повелась на слова знакомого, расписывавшего барса едва ли не как домашнюю кошечку, которая разве что только не мурлычет по утрам и не ласкается об ноги хозяина, зато уж во всем остальном отличается таким гладким и мирным характером, что не взять никак нельзя. Последнее, между прочим, оказалось, в общем-то, правдой, с той только огромной поправкой, что гладким и мирным этот характер был у барса, а они отличаются кое-чем от домашних кошек. Но тогда Лидия Ивановна бросилась с этим барсом как в прорубь — не думая, а по какому-то женскому инстинкту, видимо еще находясь под влиянием смерти мужа, когда к нему приходилось каждые часа два вызывать “скорую”, чтобы кололи что-то от сердца, и вот входил не слишком приветливый врач, делал укол и на какое-то время вроде бы снимал болезнь ее мужа, но такой же точно врач, сделавший укол, и убил его наконец, как думала с полной уверенностью Лидия Ивановна, спутав лекарство или дозу.
И вот барс. Она, видимо, представила, как лоснящемуся красавцу, сильному и мощному, как свернутая часовая пружина, делают укол и он засыпает навеки. Этого-то пусть и воображаемого тогда укола и не могла стерпеть Лидия Ивановна. Звонок знакомого и незадолго до этого случившаяся смерть мужа совпали и подействовали на нее так, что она дала слово завтра же взять барса к себе. Тут-то и выскочил из телефонной книжки татарин с кровельным железом и новым замком, он же повесил какое-то бревно в комнате, чтобы кошечка, как загодя называла барса Лидия Ивановна, точила когти. Все остальное было из комнаты вынесено, окно зарешечено, и вечером к дому Лидии Ивановны причалил фургон, в котором лежал связанный барс. При фонарном свете шерсть на изогнутой в дугу спине отливала металлом, отчего еще на улице показалось, что несут тяжелую свернутую пружину, шагая осторожно, чтобы она не развернулась. Барса тащил на этаж тот самый знакомый с помощником, который звонил плакаться, но тут уже не скрывал радости, что сбыл такого зверя, которому сам уж точно положил на тот день смерть, ведь можно ли было помыслить, что кто-либо в своем уме возьмет такое себе. Но Лидия Ивановна взяла и, надо отдать ей
