в шашлычную „Эльбрус” как раз к обеду”. —
“Так скоро?” — “Через два, ну, три часа.
Вот я вас знаю сорок пять минут
и что-то уже понял, вы довольны
останетесь”. — “Да вы — Картье Брессон!” —
“А кто это?” — “Один французский мастер,
известный очень”. — “Нет, я не слыхал,
ведь я не человек искусства, я — фотограф,
пушкарь, как говорили в старину”. —
“А этот ассистент ваш, кто такой?” —
“Так приблудился, просто алкоголик,
нет ни семьи, ни друга, никого,
и паспорт потерял. И вот живет
со мною вместе —
уже четыре будет скоро года.
Бывает, чемоданы поднесет,
бывает, купит фрукты на базаре —
продаст на пляже, все-таки доход.
Он лет уже немалых, сколько точно,
не знает сам. А впрочем, нелюдим,
за сутки может не сказать ни слова,
но я его терплю, душа живая,
хоть дышит кто-то рядом… Все, готово —
отщелкал пленку я. Теперь пойду домой,
отдам в проявку и в печать. А в три
вам снимки он доставит на базар.
Я подойду попозже, есть дела.
Итак, до трех”.
И дождь опять пошел,
и резко потемнело, и валы
с печальным грохотом обрушились на сушу.
И в этом мареве исчез фотограф мой.
Я глянул на часы — двенадцать двадцать.
