патриотично.
У певца было полное ощущение, что он умер. Или потерял смысл существования.
Через неделю он спустился в метро.
Возле серой колонны в старой куртке он пел, положив на пол кепку. Пел два часа, чувствуя, как отпускает боль. Точно шел полым, легким порожняком, готовым взлететь. Волосы взмокли и прилипли к голове. Он устал, вымотался и избавился от тоски. На него смотрел Кирилл, не подозревая, что певец тоже его видит. Нацепив кепку, он подошел к заму.
— Юродствуешь? — усмехнулся тот. — Знаешь, кто мне сказал? Лиза. Всем уже известно. Всей фирме. Это из-за шести миллионов?
— По-твоему, девушка может плакать из-за утраченной любви, а я не могу петь из-за потерянных денег?
Кирилл пожал плечами и с твердостью безумца отчеканил:
— Роза добра и красива.
Пусть верит. Все, кроме отчаянной Розы, цепляются за свое, за себя, за знакомое, за прошедшее и давно прошедшее. Только бесстрашная воровка Роза, поправшая все, пересочиняет известные сказки. Например, сказку про двух сестер, злую и добрую. Крадет их детское прошлое. Кирилл еще грезит. Выложит шесть миллионов, останется ни с чем, придет к нему, и все начнется сначала. Семьдесят процентов мирового рынка товаров составляют копии и подделки. Подделки и копии. То есть повторы. На сем стоим. Безумный художник прав, ничего нового не бывает.
Дома певец перерыл письменный стол и отыскал бумажку с адресом мебельной фабрики.
Над красно-кирпичным домом стояло дымное зарево, неподалеку в промзоне тушили огромный пожар, оттуда доносились щелчки и взрывы, летели обгоревшие клочья.
— Там наши склады, — сообщила кариатида, отперев ему дверь. — Все из-за сильного ветра. Какие огромные убытки!
— Мне бы господина Ганшина, — попросил певец.
— Он пропал, — ответила статуя. — Сбежал из больницы. Погодите. — Женщина открыла шкаф. — Я не могу сосредоточиться, но мне кажется, что я видела его пальто. Да. Пальто появилось, а куртка исчезла. Он здесь был. Может быть, даже днем. Когда он ушел из больницы, вы говорите?
— Я ничего вам не говорил. Я первый раз слышу о больнице.
— Неделю назад это снова повторилось, — сказала женщина. — Я отвезла его в Каменку, там знакомый доктор. Сегодня утром Олег мне позвонил и сказал, что Алексей ушел. И… еще пожар. В общем…
— Дайте мне адрес больницы, — попросил певец.
Больница выглядела деревянной полуразвалившейся усадьбой позапрошлого века. Жил в ней, очевидно, небогатый помещик, и средств хватило лишь на тонкие каменные колонны у входа, возле которых прямо на деревянном крыльце полураздетое, подстриженное под горшок существо, сосредоточенно раскачиваясь, изучало подол серенького застиранного платья. Только тогда певец понял, что больница психиатрическая.
Он вошел внутрь и быстро закрыл нос платком. Проходившая мимо санитарка спросила:
— Вы к кому?
— Мне нужен главврач.
Они двинулись вдоль коридора, постучав, она открыла дверь.
Главврач сидел в кресле и с грохотом закатывал железный шарик в лунку зеленого поля. Певец помнил эту детскую игру. Поле, напоминавшее полукруглый железный поднос, долго валялось на шкафу, а шарики пропали. Молодой доктор любезно встал и круглым жестом отодвинул игру.
— Вы, вероятно, по поводу Алексея Ганшина. Зоя мне звонила, ну, Зоя… Она подруга моей матери, мама всегда обижалась на ее черствость. Но это эмоциональная бедность. Зоя досконально исполняет обязательства. Служебные, супружеские. Очень надежный человек, вдова директора фабрики. — Последнее доктор произнес с уважением. — Новый директор вначале задвинул ее в угол, потом вернул на прежнее место.— Градус уважения поднимался все выше. — Мы удивлялись ее привязанности к художнику, она все- таки человек дела, но потом я понял, что это компенсаторное. Она через него ощущает. Союз людей, которые не могут решить свои проблемы в одиночку.
