Затем:
— Что происходит в жизни?.. И нужно ли помочь?
— Ничего не нужно, — ответил я. — Работаю.
— Вот и славно, — сказал Пенек. — Я рад. Мы рады.
— Я тоже, — глупо улыбнулся я.
— Что?
— Рад, что вы рады.
— Ну, все, — сказал Пенек. — Пока.
Все?! Это — все?.. Действительно, на самом деле?.. Да быть того не может!.. Все, говоришь!.. Ну, говори, — говори, сука, я тебя слушаю.
— Пока, — повторил Пенек. — Я рад, что мы познакомились.
Ясно было, что этот ничего ровным счетом не значащий разговор будет иметь продолжение. И оно, конечно, последовало. Новый телефонный звонок. Он уже на ты, как будто мы с ним тысячу лет знакомы. Ну, на ты так на ты...
— Марк, надо поговорить. Но нельзя ли к тебе попроситься в гости?.. Ты какую водку пьешь?
— Да любую, — отвечаю я и даю ему адрес.
А как не дать?.. Послать подальше, конечно, можно, но ведь у меня нет другого ВААПа, как и другой родины... У каждого из нас свой Пенек, свой “куратор”. Куда денешься?.. Да и любопытно к тому же: что за интерес у него ко мне?.. Ну, давай, милый, приходи ко мне в дом, гостем будешь... Давай поиграем с тобой в кошки-мышки, как Раскольников с Порфирием Петровичем играл... только у нас разговор будет душевней, под твою водочку да под мою закусочку.
И вот мы уже сидим на кухне втроем: я, моя жена Галя и он — простой и добрый, добрый и простой... Куратор мой и моих друзей!.. Пенек, одним словом.
На этот раз разговор быстро, уже после трех рюмок, разворачивается к делу:
— Марк, ты невыездной знаешь почему?
— Не знаю.
— Из-за Товстоногова. Он тебе помешал ездить.
Я делаю вид, что не удивлен. В разговоре с такими людьми никогда ничему не следует удивляться — это знают все зеки на допросах. А я сегодня похож на зека. Хоть и сижу на кухне в собственной квартире. Ну, что дальше скажешь, мой родной, что еще поведаешь?
— А я хочу, чтоб ты ездил.
Вот она, наживка пошла, — соображаю я. Внимание, сейчас — внимание!..
— Что я должен сделать для этого? — спрашиваю. Уж не стучать ли он мне предложит?.. Всем ведь нам — рано или поздно наступает такой момент — предлагали немножко постучать...
— Ты должен сказать мне, как твоя пьеса о Кафке очутилась в Нью-Йорке...
Ах вот оно что! Вот что тебе от меня надо выяснить...
— Да я ее сам передал, — чистосердечно признаюсь я. — А что тут такого... противозаконного?..
— Без нас?.. Без ВААПа?.. Без денег?
— Без денег, да.
