Два рассказа
Акушерочка
ейчас наберу в грудь побольше воздуха и все-таки расскажу эту историю, которую давно хочу поведать, хотя мне и будут говорить, что она сегодня совершенно никому не интересна…
Матвей с нефтяниками приехал в наш поселок Сарс в июле, когда слово “сенокос” звучало чаще, чем “любовь”.
Такой величавый — когда в первый раз Лиза увидела его, у нее мурашки по рукам пошли!
А ей только что дали квартиру — точнее, половину коттеджа. Лиза сразу клумбу сделала из автомобильной шины, покрасила ее в бежевый цвет да посадила календулы.
“Господи!” — сказала она не по ошибке.
Блажен, кто так тогда говорил — в советское-то время.
Нужно устроить новоселье и пригласить нефтяников тоже!
Вот на этом новоселье Матвей и сказал Лизе, что у нее детские губы. А ей было уж тридцать восемь. Это ее поразило — на фоне того, что у Матвея всегда совершенно ледяной вид — не шевелит ни одним мускулом, но глаз не оторвать.
Во второй половине коттеджа поселилась Среда Михайловна (зашла пару раз в гости — оба раза в среду — и получила это прозвище, потому что у Лизы проявились с квартирной радости девичьи замашки). И через месяц-другой она согласилась идти медсестрой в роддом к Лизе (до этого была хирургической сестрой, но ноги начали сдавать).
А хозяйка хороша — раскудрява голова,
Она кудрями потрясет — нам по рюмке поднесет, —
пела Михайловна на новоселье.
Нужно ли уточнять, что завивку Лиза сделала для Матвея?
А после Лиза случайно нашла у него маленькую записную книжку, где было такое… такое! Например: “Срывая в кости кулаки, ползите к бабам, мужики!”
— Ну, Матвей, полна пазуха мудей, — говорила Михайловна совсем по-сарсински, хотя когда-то приехала из Москвы (сослана в свое время с родителями).
— Москвичка — в попе спичка, — говорили про нее иногда. Она была первой из сарсинских женщин, “стареющих в челках”. А ровесники Лизы уже почти все так старели — в челках.
И вот вчера вечером, вчера вечером… Лиза это 30 декабря на всю жизнь запомнила! Матвей, Матвей! Он не изменял ей, нет. Когда успеть изменить — по полгода с каждой женщиной жил. До Лизы у него были другие, после нее тоже будут. Как распетушенно он кричал:
— Силы небесные! Чего тут не понять? Да, ухожу, потому что этот паркетный геолог меня заел! — Матвей хотел сказать, что уезжает из-за начальника. — Он еще пыльцу институтскую не смахнул, а считает себя умнее всех…
Лиза за полночь побежала к Михайловне. Она вообще уже давно ходила к ней, как животные ходят на водопой — каждый день (без этого жить нельзя)…
— Дайте что-нибудь от желудка, Матвей ушел от меня…
— Нужен он нам, как рыбе белая скатерть! Вот мать твоя не дала тебе в приданое сорок полотенец — муж ушел. Такая примета.
