Ну что я могла сказать! Сталинизм, война, алкоголизм, дефолт — как еще Россия жива… А говорят, нет чудес. Это чудо и есть, что жива страна — из-за таких вот людей.
— Нина, — продолжала Михална, — ты бы все-таки ей сказала… Приезжали Таня-то с Рустамом в гости. Мы его спросили, как жизнь. “Мега! Гипер!” Ну, типа супер.
Елизавета Николаевна открыла окно — детский лепет липы ответил Михалне.
— Соловей прилетал ведь, — добавила Елизавета Николаевна.
— Дом невелик — спать не велит. — Иззавета Николавна нашатырным спиртом пошла брызгать между грядками — от мошки…
Я отправилась следом и немного пополола ее грядки — она предложила в подарок лоскутное одеяло. Говорила: в одеяле в каждом лоскутке — свое солнце, свое значение… О, это я очень понимаю, ведь у меня тоже в каждом рассказе свое время, свой центр, свое значение.
Я бы не взяла такой ценный подарок, но у меня есть друг-поэт, который мечтает о таком, в стихах же пишет, что страна стала лоскутным одеялом удельных княжеств или что-то в таком духе…
При этом я не понимала, почему мне после стало так хорошо — не из-за подаренного же одеяла… Ведь вот только что она накрывала на стол — готовилась разделить со мной свой скромный ужин, — и мне хотелось плакать от ее слов “милости просим”, а теперь опять хочется плакать, но уже от счастья.
— На Страстной неделе, — улыбку она прятала в чай, — принесла мне Михална меду! Два литра! Как деревья дают кислород, так такие люди, как Михална, дают нам тоже кислород своей щедрости…
Может быть, травы в чай она какие-то кладет особые?
И видно, что с каждым годом она становится все воздушнее: в прошлом году еще руки были полными, а нынче уже совсем не то. Только губы — губы по-прежнему детские словно. Вдруг она — по забывчивости — наступила на больную ногу, и слезы брызнули из глаз. От боли! Детские губы, недетские слезы, а все же я рискну утверждать, что она была счастлива.
— А на лекарства деньги где берете?
— А нигде — святой водой мажусь.
Детеныш Ксюха
— Откуда вообще все взялось? И кто раньше появился: люди или насекомые, а, папа?
Детеныш Ксюха — новенькая в группе. Ее папа так и сказал Софье Вячеславовне:
— Вот вам детеныш Ксюха.
Софья Вячеславовна не обрадовалась — у нее и так было тридцать четыре ребенка в группе. Слишком много! Перевозбуждаются, шумят. Еще хорошо, что от “Маугли” засыпают. Текст сложный для пятилеток, поэтому приходится каждый раз его читать перед сном.
— Откуда оно взялось все? — то и дело спрашивала у всех детеныш Ксюха.
— Рыбы вышли на сушу, когда им стало воздуха не хватать, — на ходу объяснила Софья Вячеславовна.
Ксюха в свои пять лет в каждой Божьей луже на прогулке смотрела на свое отражение. Еще она переназвала многих детей в группе: Дашу — Дахой, Рому — Ромахой, а Наташу — Натахой.
С Натахой она подружилась. Бегут, кричат: мол, Вадик хочет целоваться!
Софья Вячеславовна посмотрела: Вадик играет экскаватором, меланхолично так.
— Ну что вы, девочки, наговариваете на него! Он играет экскаватором.
Раздался рассудительный голос Вадика:
— Я им сказал, что поиграю, а потом уже буду их догонять.
