Нью-Йорк.
1 “Дивно молвить” (СПб., “Пушкинский фонд”, 2001) — собрание стихотворений Цветкова, включившее три книги, ранее изданные в США издательством “Ardis”: “Сборник пьес для жизни соло” (1978), “Состояние сна” (1980), “Эдем” (1985), и стихи, вышедшие в зарубежной периодике до 1988 года.
2 Так часто именуют Шекспира (The Вard) в странах английского языка.
3 Цветков А. П. Просто голос. М., Издательство “Независимая газета”, 2002.
4 Подробнее в моей статье “На каменном ветру” (“Новый мир”, 1996, № 3).
5 Скворцов А. Э. Игра в современной русской поэзии. Казань, 2005, стр. 11. В этой отличной монографии игровые аспекты поэтики Цветкова исследованы наиболее полно на сегодняшний день.
6 Подробнее о теме вечного возвращения у Цветкова см. в моем эссе “Так говорил Цветков” (литературный дневник “Вавилон” <www.vavilon.ru/diary/030123.html> ).
7 Цветков А. П. Просто голос, стр. 234.
Белые камушки
Белые камушки
Филипп Жакоте. Пейзажи с пропавшими фигурами. Перевод с французского и послесловие Арины Кузнецовой1. СПб., “Алетейя”, 2005, 272 стр. (“Gallicinium”).
Son oeuvre compte parmi les plus importantes de la poйsie contemporaine2.
Арина прислала фотографию: Филипп Жакоте с русской поэтессой. Поэтесса, сияя глазами, выступает вперед — вся — напор. Жакоте — рядом, но как будто отступая и пропуская вперед, как будто — представляя ту, что рядом с ним, — предстоящим, именно на нее указывая, сам — сопровождение, посредник, тот, кто дает явиться.
Арина прислала еще одну фотографию: Жакоте в пейзаже Гриньяна3. И здесь он тоже — с этим же характерным жестом — словно представляет предстоящим поля и деревья, отступая в сторону, бережно пропуская пейзаж — к зрителю. Арины на фотографиях нет — она снимает. Она фиксирует то, как поэт дает вещи быть. Такова работа переводчика: дать явиться дающему явиться. А самому — исчезнуть, не помешать встрече с поэтом, ведущим нас к встрече с иным. Книга “Пейзажи с пропавшими фигурами” читается так, словно и перевода-то никакого не было, словно Жакоте писал ее по-русски. Это дается переводчику только большой любовью к поэту. Поэт отдает свое горло (грубо — но так: горло, голосовые связки, не голос) вещам, чтобы они сказали о себе своими голосами; он не может, не должен уничтожиться, развоплотиться, ибо он — воплощение голосов вещей и в этом смысле — их единственная надежда. Что отдает поэту переводчик? И что возвращает ему поэт? Поэт (женщина-поэт, и, пожалуй, здесь это важно), став переводчиком, сказала об этом:
“А сегодня мне хочется, чтобы Рильке говорил — через меня. Это, в просторечии, называется перевод. (Насколько у немцев лучше — nachdichten! Идя по следу поэта, заново прокладывать всю дорогу, которую прокладывал он. Ибо, пусть — nach (вслед), но — dichten! (петь? сказывать? сочинять? творить? — по-русски — нет) — то, что всегда заново. Nachdichten — заново прокладывать дорогу по мгновенно зарастающим следам.) Но есть у перевода еще другое значение. Перевести не только
За руку — через реку”4.
Переводчик прокладывает дорогу, проложенную поэтом, — в другом языке, часто мечась в отчаянии по стремительно зарастающим следам, с постоянным соблазном малодушно поддаться застывшим словам (а вернее, тому темному, что заставляет их остывать), начать переводить их пустые оболочки — не следы, пузыри на воде, хлебные крошки, что склюют первые же птицы на заре, уничтожив знаки пути, а с ними надежду избежать людоеда и вернуться домой (ни один мальчик-с-пальчик не додумался сразу до белых камушков)… Но если, преодолев отчаяние, преодолев ужас: перед уже совершенным впустую трудом и перед трудом вновь предстоящим, — преодолев все, переводчик вводит поэта в реку иной речи, — то через ту, последнюю реку они перейдут только рука об руку. Ибо за то, вывели ли они детей и куда вывели, — отвечать им обоим.
Dichten, впрочем, кроме перечисленных выше (и отвергнутых Цветаевой) значений имеет еще
