несчастья энтеллигенции”.
Инна Лиснянская. Хвастунья. Воспоминательная проза. М., “Вагриус”, 2006, 448 стр.
Книга прозы поэта читается как одно произведение, в которое вошли роман на автобиографической основе и, в качестве отдельных глав, дополняющие его рассказы о годах дружбы с Андреем Тарковским и Булатом Окуджавой.
“Хвастунья” — это именно роман (автор уточняет: “монороман”) — замаскированная под живой поток воспоминаний сказовая проза с вполне вероятной дистанцией между автором и рассказчицей. Удивительное художественное открытие Лиснянской в том, что она пишет как бы о себе, “хвастунье”, так, как если бы о ней писал другой человек, как, скажем, Лесков написал про свою “воительницу”. И вот перед нами вовсе не “биография творца”, чья жизнь предстает движением от одного достижения к другому, как это обычно бывает в мемуарах знаменитостей, а пусть необычная, но судьба такого же, как и все, простого человека со всеми (впрочем, весьма беспощадно осознаваемыми) слабостями и недостатками. Увлеченный и увлекающий, перескакивающий с одного на другое, перебивающий и закольцовывающий себя наподобие историй “Тысячи и одной ночи” монолог обо всем, что случилось на веку, — со всем этим советским, то коммунальным, то переездным, то бездомным по чужим углам бытом, всевозможными и невозможными соседями и знакомыми, попытками учебы и работы, происшествиями и разговорами. Бытом и, конечно, поэзией — данной как естество жизни, ее воздух. Поэзия, этот удивительный, пришедший с ранними детскими молитвами дар, — пожалуй, единственное, чем не хвастается рассказчица, хотя и не прочь рассказывать прелюбопытные, а то и нелицеприятные окололитературные истории.
Однако, несмотря на всю простоту героини, нельзя сказать, что “поэт” предстает в романе как “человек из толпы”, что получилось бы у биографа-беллетриста. Здесь все происходит наоборот: для героини Лиснянской само собой подразумевается, что каждый встречный — это такой же собрат-поэт. Не затем ли и написана эта книга, чтобы мы, читатели, увидели себя поэтами и о том не забыли? Но тогда становится очевидным и другое: что за подробностями столь уникальной биографии героини — судьба русской поэзии (литературы, интеллигенции, народа, России) второй половины XX века. С запрещенной, но горячей и утаиваемой верой в детстве, войной, сиротством и голодом в отрочестве; надеждами, преданной дружбой и пыточной камерой НКВД ранней юности; шумом и круговертью “оттепели” в молодости, а там же и психушками, преследованиями, но потом и счастьем большой Любви в зрелости; и нежданным поздним признанием, да вот — не разбитым ли корытом, если оглянуться вокруг, в итоге, когда что же еще делать, как не вспоминать да хвастать? “И не зря я хвастаюсь. Да, я — любимица судьбы: меня не посадили, не выслали, не убили, да и сама по себе еще не умерла. Я — живая, и это также душещипательный предмет моего хвастовства”.
An anthology of Contemporary Russian Women Poets. Ed. Valentina Polukhina and Daniel Weissbort. Iowa City, University of Iowa Press, 2005, 266 р.
На обложке — женское лицо в хиджабе… Приглядевшись, понимаешь, что нет, в цветном платочке, но прикрыто чем-то вроде шарфика, так что лицом (точней, глазами) собрания современной русскоязычной женской поэзии в английских переводах стала, скорее всего, не мусульманка (хотя почему бы и нет?). Впрочем, приятно сознавать, что наша поэзия настолько интересна кому-то за рубежом, что за три года мы имеем уже второе, вслед за английским, 2002 года, теперь американское издание антологии — плод многолетнего труда энтузиастов Валентины Полухиной и Даниэля Вейссборта.
В книге так или иначе фигурируют все ныне здравствующие поэтические генерации — от И. Лиснянской (1928) до К. Маренниковой (1981); из столиц и провинции, из постсоветского пространства и дальнего зарубежья. Наиболее полно представлены авторессы “среднего” поколения — те, кто входил в литературу с перестройкой и в последующие десятилетия. Составители избежали вкусовой однобокости, продемонстрировав здесь все направления и стили — что всегда бывает трудно для иностранцев, вынужденных так или иначе опираться на мнение своих пристрастных туземных источников.
Второе издание антологии несколько расширено по числу участниц (82 вместо 70) и иное по составу. Вполне закономерно появление И. Машинской, Т. Риздвенко, Я. Токаревой. Помимо основного корпуса стихов первое издание включало в себя ценный указатель публикаций 800 женщин-поэтов (следствие первоначальной максималистской установки составителей представить всю современную русскую поэзию). Жаль, что теперь он сокращен наполовину. В перечне источников бросается в глаза отсутствие ссылок на антологию “Московская муза” (вышедшую уже двумя изданиями), как-никак единственное отечественное собрание, созданное по тому же гендерному принципу.
Жаль утраты интервью с поэтами и их эссе, украшавших первое издание, вместо них выбран почему-то взгляд одной Е. Фанайловой. В качестве приложения также помещен текст Д. Кузьмина, с историей литературного объединения “Вавилон” и характеристиками нескольких входивших в него женщин-поэтов, из чего можно заключить, что это объединение и есть вся достойная внимания молодая поэзия за отчетный период. Забавней всего убеждение в том, что именно благодаря “Вавилону” за последние пятнадцать лет молодое поколение стало “неотъемлемой частью литературного ландшафта”. Если в том, что одно поколение людей сменяется другим, и есть чья-то заслуга, то уж точно кого-то другого.
Что касается собственно переводов, то на самую важную их проблему указывает во введении Даниэль Вейссборт, утверждая, что сохранившиеся в современной русской поэзии классические метры и рифмы при точном переложении на английский сейчас только вводят в заблуждение. Что ж, переводы поэзии — вещь достаточно условная, хорошо, если удается передать образный ряд, для чего верлибр вполне подходит, только вот жаль, что в примечаниях нет указаний на метрические особенности оригиналов. В целом же издание можно считать образцовым.
Джон Донн. Алхимия любви. Стихотворения. Составление, предисловие, переводы, комментарии, приложение Г. Кружкова. М., “Молодая гвардия”, 2005, 336 стр.
