“Оранжевая революция” еще больше настроила россиян против украинцев. Немногие соглашаются с тем, что она все-таки заключает в себе некоторый позитивный момент, зато всем видно, что Украину резко потянуло в сторону Запада. Но ни паниковать, ни злиться по этому поводу не стоит. Украину, бывало, и раньше тянуло в ту сторону (иногда, как мы видели, не без определенной пользы — и не только для украинцев, но и для русских), и все же тяга к Востоку в конце концов брала верх. “Сообщницей чужого света” (Мандельштам о Польше) Украина все-таки не стала.
А нынешняя тяга в сторону Запада вряд ли окажется устойчивой. Потому что никогда прежде западная цивилизация не являла собою столь сомнительную картину. И на Украине достаточно умных голов (среди украиноязычных не меньше, чем среди русскоязычных), чтобы это понимать. Известный в прошлом диссидент, писатель (и, между прочим, президент украинского ПЕН-клуба) Евген Сверстюк пишет: “Мир (судя по контексту, имеется в виду в первую очередь западный мир. — Ю. К. ) с начала ХХI века неожиданно озлобился и опустился. Плебейский элемент в обществе стали называть „элитой”, и он теперь задает тон в средствах массовой информации... Уровень ответственности у высокопоставленных людей резко упал, все пошло на понижение”27. И это еще не самые резкие слова в адрес Запада, которые можно услышать в устах людей, до сих пор в пророссийских симпатиях не замеченных.
Особенно интересна точка зрения на сей счет поэта и прозаика Юрия Андруховича (имеющего стойкую репутацию последовательного западника). Он — львовянин, хорошо знакомый с умонастроениями своего края, то есть Галичины. Цитирую: “Галичина только и может, что натужно следовать Европе, которая, кстати, сама давно уже ни на что не способна (Шпенглер когда еще об этом сказал!). Это плагиат, еще более жалкий оттого, что плагиатор выбрал самый мертвенный из всех возможных объектов”. Но, видимо, выбор “плагиатора” еще не окончательный. Потому что в той же статье Андрухович пишет: “Романский акцент (в культуре Галиции. — Ю. К. ) <...> уравновешен акцентом византийско-греческим. И дело не только в византийском обряде украинских (униатских, по-видимому. — Ю. К. ) церквей. Дело в особом византийском умонастроении, которое, возможно, основная преграда для нашего вхождения в Европу, но, вероятно, и основная наша защита от такого вхождения”28.
Галичина фактически отделилась от Киевской Руси еще до Батыева вторжения и озападнилась давным-давно — сначала ополячилась, потом еще отчасти и онемечилась. В составе России она никогда не была, а в составе СССР пребывала менее полувека, от какового времени у нее остались, естественно, далеко не лучшие воспоминания. В составе Украины она была и остается самой прозападной ее частью. Но, как видим, даже галичане испытывают колебания — между тягой в сторону Запада и тягой в сторону Востока.
Между прочим, и униатство, преобладающее в Галиции, как и на всей Западной Украине, — это все-таки не католичество, это попытка компромисса (навязанная политическими средствами) между католичеством и православием29. Так что не стоит, наверное, торопиться с заключением, что униаты — это отрезанный ломоть.
Что уж тут говорить об основной массе украинцев, остающихся, хотя бы формально, православными (пусть даже часть из них на данный момент принадлежит к раскольническим образованцам, что, опять-таки, есть результат политических игр). В уже упоминавшейся статье Федотов писал: “…На охране единства Великой и Малой России самой прочной связью между ними была и остается вера. Пусть разъединяет язык, разъединяет память и имя Москвы — соединяют Киевские святыни и монастыри Святой Руси <...> Разрываемые националистическими (и в то же время вульгарно- западническими) потоками идей, мы должны соединяться в религиозном возрождении (разрядка моя. — Ю. К. )”30.
Ключевое слово сказано. Дело за малым — осуществить чаемое возрождение.
Федотов не говорит здесь о том, что язык не только разъединяет наши два народа, что есть язык, который нас объединяет, — церковнославянский.
“Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его” — эти и подобные им слова одинаково понятны русским и украинцам и одинаково ими произносятся. В XVII веке некоторые энтузиасты из Киевского духовного училища пытались превратить церковнославянский в живой общерусский бытовой язык. Эффект был скорее комическим; еще более комическим, чем в случае с латынью. Потому что латынь когда-то все-таки была живым языком, а церковнославянский создавался — отчасти по крайней мере — как искусственный язык; зачастую это калька с материнского (в некоторых смыслах) языка — греческого31. Некоторая искусственность — не недостаток его, а необходимое свойство, ибо это язык тайнодействия, каковым является литургия, и должен звучать хотя бы чуть-чуть таин ственно-экзотически32. Нельзя избежать живого языка только там, где дело касается “злобы дня”, — это язык проповеди.
А церковнославянский — для главных мыслечувств, от “злобы дня” не зависящих, зато способных благотворным образом на нее повлиять...
1Масенко Л. Мова i полiтика. Кипв. 1999, стр. 5.
2Суржик (укр.) — изначально смесь из зерен различных злаков, например пшеницы и ржи, овса и ячменя и т. п.
